Валяюсь в ногах, заливаясь слезами,
Прошу, умоляю комками рыданий,
Руки целую, скрежеща зубами.
Глупая!
Не угомоню
Свой мозг бараний.
Как еще в свое уродство вглядеться?
Изрисованная отростками нелюдимья проказы
Идиотка,
Заскорузлым оранжевым ведьма
От подхваченной весенней заразы.
Извороченная своим ядом,
С отвращением светится,
В забродившей ненависти
Издыхает в облике клятом,
Я – собственной
Персоной мерзость.
Истаскана в чертовой рефлексии
Злобной,
Дотошной – пропащее, ублюдочное
Бегство.
Образец
Пошлейших метаморфоз
От самых первых шерсти ниток.
Опояшусь черной кожей,
С висячими
Пальцами.
Подвяжу рыжие волосы –
Чьей-то шкуры,
Подожду, пока вцепится жальцами.
«Кажется, прежде – тот был недурен.»
Накину капюшон,
Разорву бесполое volto
И пойду,
Сжимая когтями черноту кольта.
Не разорву, не расстреляю, –
Себя
Стерегу
Изъеденная молью.
Мной завладели проклятые хроматизмы
Шопена, поэзия диссонансов выстрелила в голову
Экспромтами.
Я – обреченная на остракизмы, изорванная
Ипохондрическими ломками.
Оставила бы вашу плоть на поругание
Придорожным скотам с изрытыми лицами,
А сама бы – сама облеклась бы
В рычание,
Задохнулась бы в животной сути,
Когда, как уродов горбы,
В подкожном зуде
Наружу громоздкие просятся
Кости.
Я, поднятое на дыбу лохматое позорище,
Извиваюсь зубастыми воплями,
Раздроблена.
Этой
Тошнотворной, отравленной
Пряжей свитое
Чудовище.
Отбросами человекоподобных
Обкормленная.
Рыжеющей монстра бравадой,
Истопчу, изуродую,
Закатаю в свиные шкуры,
Полоумием бесноватой,
Чтоб наконец уж росла
«Мне-то – косматой!»
Поросячья щетина.