март проникает в вены, заставляя привычный хаос зарастать бытовым скелетом
но мой, видно, страдает рахитом, разбросанная одежда
старый хлам по углам, что сойдет за любую из инсталляций в галерее нью-йорка, к примеру
сейчас модно наряжать ничто в золотые латы и любить ничто самозабвенно
пивные банки на подоконнике, как битники не достигшие своей цели
и я не достиг просветления, чтобы потом по мобильному
вещать свои пьяные притчи, о гибкости и бессилии
в изнеможении, что тут сказать, я держу своё сердце, как китайский бумажный фонарик
запускать в грязно-серое небо, выжигая материю между явью и сновидениями
чьи края рвутся не менее легче, чем режут, оставляя жгучие полосы
как риторические вопросы к вечности
лучше бы наглотался экстази и заткнулся со своими расспросами,
говорит мой внутренний космос, заодно справишь физиологические потребности
только позови с собой любую первую леди, с накладными ресницами, любительницу на донышке
размером с две полных бутылки Хеннесси, что на деле добъется паленой водкой
ну сделай хоть что-нибудь, даже самое мерзкое
мой внутренний космос не выдержав такой апатичности
вставит своё заиндивевшее "всё бессмысленно" и схлопнется
оставив во мне первородный вакуум, путевка в персональный Освенцим
один на один с изуверским молчанием, где я становлюсь прозрачным, как инфузория
перебирай себе конечностями в трехмерном пространстве, ни любви, ни радости
выхожу на балкон облезшей хрущевки, вплетаться в запах старой листвы идущей ко дну в талых водах
вместо кардиограммы тлеющий кэмел, я капитан над туманом и хвоей
за бортом однотонно, морякам хорошо, лентой на их бескозырках
можно быстрее решить дилемму между совестью и эгоизмом
осталось настроить призму сознания на нужные волны
и ничего не помнить, никогда ничего не помнить
пока я заполнял свою комнату стихами и книжными выписками
выстраивая личный кокон и точку отсчета, время остановилось
что мне годы и сроки годности, у меня вместо крови словесные сгустки
вместо чувств незаконченные рисунки и сборник любимых альбомов
созревание личности определяется между парой обычных туфель и любимыми мартинсами склонением к первому варианту
созревание определяемое не степенью внутреннего комфорта, а комфорта того дяди и тёти
маленькие радости микроскопического человека в наглядности
наблюдать как бывшие одноклассники радуются появившемуся бесплатному мылу и освежителю в толчке драгоценного офиса
плевать, что просрочено и пахнет стухшими апельсинами, сенсация на несколько месяцев обеспечена
главное иллюзия наличия и доступности
лет через двадцать начать коллекционировать полотенца в серванте
ещё через двадцать вклеивать проездные билеты в тетрадки и вырезки из газет с астрологией
играть на самовнушение, что ты избранный и достаточно одного твоего присутствия, чтобы где-то всё изменилось
и пока раскаленный ирис дополз до помятого фильтра, разбрасывая пепел и искры
я постарел на столетия, ребра пристали к коже
только март застывший на месте по-прежнему злится порывистым ветром
и метит холодными каплями в роговицу — анатом, вскрывающий плотские оболочки
чтобы всех убедить, что душа не имеет материального подтверждения
а значит и её терзания, ничего по сути не весят