Ломка по нарику, алко, несчастью,
они спасает из этой бездны,
себя зарываешь в образах страсти,
бл*дь, бесполезно.
хлестаешь сороковую как можно шире,
хлестаешь, как никогда в жизни,
лишь там исчезнуть
до дна.
то восхитительное зарево из окна
запоминается концом света.
только встав, уже пятая сигарета,
уже не тянет блевать,
вся твоя жизнь - выебанность запрета
и соседские стоны, хрипы, крики за стенкой,
скандалы серого и приторного оттенка.
вся твоя жизнь - выученный маршрут,
метро-подворотни-дом,
город жрет, улицы жрут,
выедают за мкадом прогнившим ртом,
кровь хлестает за мкадом
в хмеле ночном.
эта боль, это отчаяние
метаморфизируют в пустоту,
не выхожу из комнаты по утру,
не читаю, не чувствую, не смотрю,
сосед на смертельном хрипе,
жизнь умирает по дню.
день, как и сутки - червоточина, бездна,
это глубокое лезвие, слезы в подъезде,
паленое вино за двести.
не чувствую боли.
страшно, потому что нет ни крови, ни соли.
может быть, я умер еще с пол года тому назад,
может быть, год, когда ты ушла, не прощаясь.
не виню. я бы тащил тебя в этот ад,
как город, не отпуская.
ночи бессонниц не отпускают,
не снятся даже кошмары,
за стенкой побои и мат.
все в пустоте,
слеп и безмолвен.
может быть, я просто умер,
еще до того, как оказался сломлен,
без особых слов и восторгов,
бессмысленно и незаметно,
подобно тварям, не исповедно,
где-то там, в маршрутах -с метро до дома-:
то пустое окно бездонно,
люди - дна гегемоны.
огни, смерть, ночь - все одно.
наполненный прострацией и синевой,
проходил и не чувствовал ничего.