Год спустя…
Граф с неподдельной любовью смотрел на луну. Ее алмазно-бриллиантовый диск,утолял все его жажды, чувства … мечты. Россыпь серебряных звезд была похожа на юных фрейлин чистой и невинной принцессы.
С некоторых пор, граф начал острее воспринимать запахи, а свежий весенний ветер его будто опьянял, все ароматы, производили на Доктора ошеломляющее впечатление. Будто через эти запахи граф чувствовал Души зверей, стихий, и даже цветов в саду. Он слышал их трепетное пение, как же они пели… Иногда, плакали… иногда, радовались небу, ветру, солнцу и прелестным, воздушным бабочкам.
Вдыхая дуновение тонкого розового аромата по ночам, граф чувствовал, как оживает сказка. А уловив запах волка, он ощущал самую глубину звериного нутра. Но самым удивительным был аромат плоти юной девушки, гуляющей в соседнем саду, по ночам, под покровом луны, которая ему казалась самым ярким светилом во Вселенной. И имела Благодать озарить милый лик, так чтобы он мог увидеть все ее изгибы, ямочки, улыбку и грусть, каждую прядь волос, наблюдая, за Аделью даже за миллионы миль от нее. Этот запах был похож на аромат самой жизни.
Эти способности не сильно удивляли графа, он просто наслаждался жизнью. Да и свою прошлую жизнь он помнил едва ли, но отчего-то и это не селило в нем тени сомнений. Он жил сегодня и сейчас. Наслаждался каждым днем и испытывал необыкновенное, очень сильное желание любить и быть любимым.
По ночам граф просыпался от криков: «проклятый». Но кто проклятый? И почему ему это снится? Он пил из чаши и сладко засыпал, надолго не задумываясь о странных сновидениях. Граф поистине был быстрее любой птицы, иногда, ему казалось, будто он летит над землей, соревнуясь с ветром. Он давно перестал замечать, что летает наяву…
Очевидно, граф полагал, то это итог раскрытия его внутреннего потенциала, и оттого воспринимал свои сверх способности, как нечто само собой разумеющиеся. Ибо, полагал, что способность к неординарному мышлению есть – путь к раскрытию и модернизации незаурядных талантов, и несомненный признак их наличия. Однако, записи сумасшедшего ученого все же изредка нарушали его покой, тяжело и мрачно становилось у него на сердце.