Сколько можно в шпалах вот так стоять, в волосах играет дыханьем рать, и мне больше негде припоминать, чтобы камнем поджечь струну. И в тетради бисером поперек, я сыграю позже свой Рагнарёк, скипидаром пахнет немой упрек. Знаю все, что мне нужно знать. Разыграть по шпалам и по речам - рельсы режут ржавчиной по плечам - если я изъедена до меча, почему я должна молчать? Отливаться мелом в чужой порок, голос уперт в горле в глухой комок, раздираю пастью чужую знать. Пасть кровит, и хочется закричать.
Выходить за каплями из окна, от металла рельсов давно пьяна, в дряблых перьях стынет моя вина. Перемалывать обруч в жесть. Из ладони вниз прорастает трость, с тростью ходит бледный почетный гость, растирать до мела его же кость и соскабливать с пальцев лесть. Заглотить, запрятать и не давать, чтобы дым не смог меня обокрасть, слева в локоть вшита чужая пясть, я готова платить до дна.
Мутно стынет в стеклах твой проводник, посыпаю порохом бледный лик, заливаю черным чужой дневник, в шумном ропоте я одна. Град проходит рокотом по воде, вырастаешь беленьким в темноте, ты не знаешь, что, почему и где, просишь как-то тебе помочь. Рассыпаться в молнии и света, выжигаться ровненько до моста, говорить молчанием у креста. Лучше б спрашивал дуру-ночь. Я навру, запрячу, пошлю назад, где встречают душная вонь и смрад, где костьми ложится каленый мрак, и ты там же найдешь конец.
Я тебя расплавлю, перекую, заложу в грудину вражду-змею, нашепчу и страшного напою.
Ты к такому готов, юнец?