Слово бьется в потных ладошках и липнет к пальцам, умотавшееся по глоткам чужим скитаться и сточившее зубы о сотни немых ушей. Убирается под ребро и ползет под кожу, прикрывает тупое жало худой рогожей, все избитое, с перетертой на слоги рожей, перемылившее собою десятки шей.
За моею стеной расходятся по окраине, ищут-кличут, зовут и шарят в любой прогалине, только слово молчит и жмется к костям сильней. Слово выцвело, оно тусклое и пустое, оно хочет остаться в милом моем застое, обтесаться до свежей буквы в руках прибоя, чтобы стрелку по новой выпустить, как порей.
Пусть пока полежит, оклемается, бога ради, пусть скукожится в пролинявшей до скреп тетради, пусть остынет и поизгладится из голов. Подождите, оно вернется и будет снова и кричать, и кусать, и жечь на правах глагола, а сейчас ему дайте вылиться в плоскость пола и зашить в себя силу громких живых слогов.