Мы сидели
на самой опушке,
наш костёр
полуночный пылал,
и светились
походные кружки,
словно тусклый
и ценный металл.
Человека
дорога прислала,
с ним за чаем
горячим сошлись,
слова его тихо,
без лжи и накала
с моим настроеньем
слились.
Жизни чужой
пролистали мы драму,
болью её
разрывая сердца.
Я б копаться не стал
средь душевного хламу,
только
был тот рассказчик
похож на гонца.
Состоял он на службе
у времени,
средь людей же играл
незаметную роль,
он отрекся
от рода и племени,
чтобы жизни
прочувствовать соль.
И трепало его по дорогам,
и несло,
словно лёгкий листок,
сила к странствиям
в теле убогом
утекла
как из склянки песок.
Он остался, как был
одиноким,
пыл исканий
пожёг и угас,
стал спокойным
печальным глубоким
карий омут
задумчивых глаз.
И сегодня
ночуя под стогом
он потерю тепла ощутил,
дань последнюю
отдал дорогам,
и костёр
его наш приманил.
Говорил он,
пред нами вставали
стройки века,
руины войны,
слышен был
перестук магистралей,
ощущенье чужое вины.
Мы потерю
друзей ощутили,
трепет сердца,
и полный вагон,
привкус липкий
растерзанной пыли,
и с фигурою
женской перрон.
Мы рассталися с ней
не для встречи,
туман её плотно
от взглядов укрыл,
и легли словно тяжесть
на плечи
тени чужих и забытых
могил...
Я уснул,
а когда встрепенулся
человек этот
был и пропал,
мысль мелькнула,
он должен вернуться,
ведь ему я
в ответ не сказал:
"Человек,
ты бродил не напрасно,
и не нам тебя грешным
судить.
Всё, что было с тобою -
прекрасно.
Мне бы так свои годы
прожить.
Но меня моя баба
стреножит,
не даёт уходить далеко.
День, спасибо,
один ещё прожит,
но и завтра,
проскочит легко …»
* * *
Грянул дождь,
заструился по листьям,
я в палатку сырую залез...
Душу открыв,
перед нами очистив,
человек тот навечно исчез