…Иногда я думаю, что тоскливо скучные годы мне осталось прожить! Туда, в лучший из миров, как утверждают церковники, уходят не только мои личные друзья, но и люди, которые светили мне в моей жизни, как маяки; Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Булат Окуджава.
Сейчас вот, туда шагнул пламенный и честный поэт Евгений Евтушенко…
Поэты «оттепели», поэты – «шестидесятники». Поэты, сделавшие поэзию эстрадной, когда она стала собирать стадионы. Поэты, ставшие в России по девизу Евгения Александровича, «больше чем поэты», творчество и энергия которых пронеслась над Россией, как свежий ветер, как сквозняк, разметавший затхлость комнаты.
Евгений Александрович был мне как-то ближе, чем другие. Какая-то мистическая связь существовала, как мне кажется, между этим гениальным поэтом и мной, одним из миллионов любителей его поэзии.
У меня, как и у него казус при рождении; в документах записан один адрес рождения, а, фактически, был другой.
Для меня, как и для него навеки памятной оказалась маленькая сибирская станция «Зима». Свою памятную встречу с ней я изложил в новелле «Двое». (http://www.stihi.ru/2007/01/28-2589) Евгений Александрович считал, что многому научила в жизни его эта станция. И мне она преподнесла свою науку.
И хоть Женя Гангнус, такова была тогда фамилия Евгения Александровича, уехал со станции «Зима» в Москву 11-летним пацаном, мне всю жизнь казалось, что это он мистическим образом появился там в 1953 году, чтобы спасти меня.
Впрочем, Евтушенко неоднократно приезжал на эту, родную для него станцию. И вероятность того, что это он встретился мне в образе «Второго», описанного мной в новелле, вполне велика...
Я многократно порывался написать ему письмо и спросить об этом, но так и не решился занимать такой мелочью этого Человека.
Во всяком случае, это в духе Евтушенко – мимоходом спасти Человека и забыть об этом. Он великолепно подходил к образу, который у меня выведен как «Второй» и, тем более, он никогда бы не стал тем, кого я назвал «Первым»…
…Потеряла Россия ещё одного своего талантливого сына, из тех своих сынов, что составили её славу.
Дальше всё будет по накатанным рельсам. Каждый пишущий (или считающий себя пишущим!) по кем-то заведённой страшной моде, должен официально «отметиться», как кобель у столбика, стихом ли, прозой ли, песней…
Написанными «ко Дню…» и «По случаю…»
И в этом ОБЯЗАТЕЛЬНОМ хоре, отметятся те, кто его терпеть не мог и те, кого он терпеть не мог. Самые большие поэмы напишут те, кто его меньше всех знал…
Так было, когда умер Пушкин.
Так было, когда умер Высоцкий.
В несколько томов уместится эта писанина.
А в памяти читателя и в его сердце останется немногое.
Как осталась в Памяти современников Пушкина и пушкиноведов всех времён короткая, как всхлип, эпитафия негромкого поэта Семёна Надсона:
"Не говорите мне: "он умер",- он живет,
Пусть жертвенник разбит,- огонь еще пылает.
Пусть роза сорвана,- она еще цветет,
Путь арфа сломана,- аккорд еще рыдает!.."
Как осталась в памяти наших современников, написанная на смерть Высоцкого, песня-некролог питерского самородка Александра Розенбаума «Дорога на Ваганьково»:
«Над заснеженным садиком одинокий фонарь,
И, как свежая ссадина, жжёт мне сердце луна.
В эту полночь щемящую, не заказан мне путь
На Ваганьково кладбище, где он лёг отдохнуть.»…
Почему эти приведённые строки трогают сердце читателя?
Наверно, потому что искренни! Потому что эти люди ИСКРЕННЕ плакали о потере...
По закону, изложенному поэтессой Верой Инбер:
«Потому что, когда нам как следует плохо,
мы хорошие пишем стихи...»
…Очередной раз вздохнёт многострадальная моя Россия, потерявшая уже немало своих неповторимых и славных сыновей и дочерей, и, смахнув слезинку, усталой поступью пойдёт далее в века, зная то, чего не знаем сегодня мы, - что где-то, возможно, в какой-то далёкой пока от столицы глубинке, подрастает Новый Поэт, который продолжит её, России, бессмертную славу.
«Не оскудеет земля русская…»
Но я сегодня горюю о Евгении Александровиче Евтушенко, как о близком мне человеке. Близком не по крови, а по убеждению, что:
«правда хорошо,
а счастье лучше,
но, всё-таки, без правды счастья нет.»
Горюю о человеке, с икоторым не имел счастья быть лично знакомым, но который, тем не менее, был моим Учителем:
Нравоучения которого я принял за свою жизненную мораль:
«Ты потерпи, ты вглядывайся, слушай,
ищи, ищи.
Пройди весь белый свет…
…И если на людей глядим иначе,
чем раньше мы глядели, если в них
мы открываем новое, то, значит,
оно открылось прежде в нас в самих.»
Который всю мою жизнь вёл меня как за руку по дороге жизни и отвечал на мои сокровенные невысказанные никому вопросы.
Цитаты которого, написанные пол столетия назад, злободневны и сегодня:
«А что сейчас писатель?
Он не властитель,
а блюститель дум.
Да, перемены, да,
но за речами
какая-то туманная игра.
Твердим о том, о чём вчера молчали,
молчим о том, что делали вчера…»
Поэт-трибун, поэт-Учитель, заветы которого и после его смерти зовут за собой и указывают дорогу:
«Мы столько после временной досады
хлебнули в дни недавние свои.
Нам не слепой любви к России надо,
а думающей, пристальной любви!
Давайте думать о большом и малом,
чтоб жить глубоко, жить не как-нибудь.
Великое не может быть обманом,
но люди его могут обмануть.
Я не хочу оправдывать бессилье.
Я тех людей не стану извинять,
кто вещие прозрения России
на мелочь сплетен хочет разменять.
Пусть будет суета уделом слабых.
Так легче жить, во всём других виня.
Не слабости,
а дел больших и славных
Россия ожидает от меня.»
Низкий поклон Вам, Евгений Александрович, за Вашу науку! За Вашу «дорожную карту Жизни», которой явилась для меня Ваша выстраданная поэзия!
И вечная Вам добрая народная память!
01.04.2017
Питер.