i ll keep coming

Мост Эйнштейна-Розена
искусство ради искусства так объясняют себе отсутствие смысла
мир оставляет тебя за границами понимания, как чрезмерно пьяного за порогом вонючего бара
ради внешнего благополучия и пресечения неуправляемой драки
а ты просто хотел забрать от жизни хотя бы бутылку джина
и, возможно, немного прочистить горло, проорав ей в лицо претензии
почувствуй себя предательски брошенным тамагочи из глубин 90х
твоё качество ежедневной смертности превышает рождаемость
потому что некому выспросить и утешить
ты держишь уверенно путь в неизвестность, нажимая кнопочки устаревшего гаджета
спуск в подземку, за новым витком субтильности
надеяться, что у того мужика на платформе, под плащом Армани, пакет с зарином
и какого черта этот модник ждет обшарпанного вагона вопрос риторический
а у тебя в кармане иголки от шприцев, связанные видения
как руки японской школьницы избиваемой одноклассниками
отбитые плитки, дребезжащие люминесцентные лампы общественного клозета
как хорошо, что любую мерзость можно заменить архаизмом
торчок скрючившись поднимает упавший пакет с героином, но скорее всего синтетическим заменителем
/только есть ли разница когда тебя выгибает/
с пола видавшего виды и недра прогнивших органов
в вывалившихся наушниках проигрывается трек за треком альбом  “snakes’ n’ ladders” от Назарета
мы как будто попали в зацикленную вселенную
я смотрю на его попытки справиться и мне кажется, что было бы не так уж и плохо
чтобы под мои стихи преображенные в песни медленно загибались
чтобы это было последним, что кто-то услышит
эгоистичные выходки присущи каждому, и мне становится стыдно
ночь похожа на ласковую монахиню, у которой миллион историй о грехопадении
эти её неоновые всполохи, смутные отражения, холод лижущий раздвоенным языком
хочет выдавить ребра, сознание больше чем просто открыто
размытые силуэты, мертвые птицы, крысы у перевернутой мусорки
мужчина блюет на проезжей части, рядом валяется кусок арматуры
действие складывается в гиперкартину, не хватает наложить что-то трагично-весомое
вроде любой минорной сонаты Шуберта
миру удобно сделать тебе харакири, потому, что сам “мир” для него понятие инородное
люди в нём — детали лего разложенные на истлевшем линолеуме
я же сегодня, среди яркой пластмассы, лежу лезвием “спутник”
одноразовым, если верить надписи на упаковке
в реальности же не имеющий срока годности, пока не сломается
/умели же раньше делать хоть что-то на совесть/
так что, больше нет смысла бояться его оружия и в этом его искусство провально