Седьмицы окончание. Посад -
Широким полем, прочь народ из горниц.
Воскресное гуляет стольный град
Под праздничные переливы звонниц.
Торговые ряды и гул офень,
Нарядов хор, шум представлений, шутки.
На диво народился ясный день
И раздалс'я под скоморошьи дудки.
Покой и лунь незрячего лица.
Одежды - рубище. И посох в древних знаках.
Слепой гусляр уселся у крыльца,
Что вёл в покои приказного дьяка.
Распевно, гулко, но не напоказ,
Безмерной мощи нутряной налитый,
Он пел стихающей округе сказ
О прошлом и старательно забытом:
О времени, когда за Ирий-Русь
Рать витязей-сварожичей сражалась,
И как по ним безвременная грусть
Покорностью и страхом обращалась;
Как капища Родителей-Богов
Восходом пришлый, с ласковой улыбкой,
Сжигал до тла, а старцев как врагов
Уничтожал, подвергнув страшным пыткам;
О том, как Беловодия версты
Полынью да бурьяном покрывались,
Как чуждые соборы и кресты
На перекрестках Силы появлялись...
Заворожён певучей сканью рун,
Народ застыл от мала до велика.
Сказ шёл в сердца. Но княжеский тиун
Добравшись до незрячего калики,
Темнея гневом, оборвал сказанье:
- Эй ты, язычник! Что за наказанье…
Теперь довольно, смута твой рассказ!
А назовись! Или боишься может?!
- Симарглом кличут. Но тебе как раз
Я Старец и калика перехожий.