Это первое горе…
Нежданно вошло оно жалом
Прямо в сердце мальчишки,
уснувшему здесь, на песке.
Неуклюже свернувшись,
отбросив игрушки, лежал он
За дощатым сараем,
где мог оставаться «ни с кем».
Отошло это время,
и уже не вернется, пожалуй,-
Когда мог говорить,
доставая погон золотой:
«Это папка прислал!
мне письмо его мама читала.
На границе мой папка.
Но скоро вернется домой».
Он и сам в эту ложь
начал верить упрямо и свято.
А сегодня всему
из-за рыжего Борьки конец.
«Пацаны! А ведь Ленька-то
хвастался мамкиным братом.
Это ж брат его мамы!
Ему никакой не отец!»
…Скоро в школу запишут,-
сам себя он жалел потихоньку. –
А пойдет не с друзьями.
Вон как дразнят! Его им не жаль.
Говорят, что для них
он теперь вовсе даже не Ленька.
Будут звать его Хваста.
А еще будут звать его Враль.
И в слезах, за сараем Ленька
«мстил», размечтавшись, мальчишкам:
Вот приходит отец,
как у рыжего Борьки, такой.
Поднял на руки Леньку,
смеется, любуясь сынишкой,
И к нему прижимается Ленька
горячей щекой.
А отец достает
заводную машинку вначале,
А потом – самых лучших
конфет килограммный кулек.
А еще, говорит, -
есть тебе самокат – на вокзале,
Он пришел багажом,
привезти я всё сразу не смог.
И мальчишки кругом
приутихли, глядят виновато.
Офицер он, отец!
Говорили – совсем его нет.
Вообще-то они
все равно не плохие ребята.
Ленька даст им, конечно,
почти половину конфет!
Я склонюсь над мальчишкой.
Осторожно вихорчик разглажу.
Безотцовщина,
так называют теперь сорванца.
Я до дома его на руках отнесу,
Может, даже
будет сниться ему,
Что он спит на руках у отца.
…Где вы, эти отцы?
И подобные матери? Где-то?
Позади вас сиротских,
детских слез океан – тишь да гладь?
Есть в народе примета –
бумерангом становится это.
Но за ваши грехи
почему должны дети страдать?
Я не знаю, что в ваших сердцах
и умах колобродит.
За прозрение душ
я готова молиться в ночи!
Вспоминайте о детях
не тогда, когда старость приходит,
А тогда, когда детское сердце
зовет вас, кричит…