***

Что на душе у фюзеляжа?
что шкурой чуял? снег и сажу,
и день, и ночь, всего не счесть.
Невесть чего, кресты, погосты
и закатившиеся звёзды.
Летал, летал- и вышел весь.
В морзной памяти трескучей
рубцы от проволок колюих,
совсем не мать- сыра земля.
на ней не плевелы, не зёрна,
а только зоны, зоны, зоны,
тайга, и вертухай, и тля.
А фюзеляж крылами машет:
- что, серафим, не ваши пляшут?
ну, шестикрылый, будь здоров.
Звоницы лупят с патриарших
во имя выживших и павших,
срока- все сорок сороков...
Срока давали впрямь по царски,
век нынче- вегетарианский,
срок- трёшечка, и все дела.
Пыхтят казённых дней солдаты,
сапог- что воздух- сыромятный,
и шкура как- никак цела.
...дрожмя дрожащие моторы
пьют кислород как матадоры.
Жара , к тому же ждут быки.
В созвездиях тельцы мычали,
их для корриды назначали
или пасли на шашлыки.
Под брюхом трасса ножевая,
моторы кровь почти сожрали,
летун, давай уже, сажай.
Мы сели- значит, не судимы,
присяжным отстегнули нимбы,
с планшетов осыпалась ржа.
Какой судья, какой апостол?
Как над строкой торчит апостроф-
не сметь!- над всей одной шестой.
Над всей- нелётная погода.
На брюхе. Скукота до рвоты.
И бродит Ванька холостой.