Окончательное мандрагорнее падение

Ян Никитин 678
I

трижды изврати всякий знак,
чтобы воссиял он уверенней,
стало быть, и безнадежней.
и так и этак,
не разделенный с кем-то,
не потраченный с пользой,
прекрасный сухой экспонат
на задворках ликующей
осведомленности.
обращенный лишь в себя

грязные гнезда памяти.
отсканированная эмпирия
еще что-то высиживает,
мучительно и зловонно,
давя собой серые яйца страха

чудовищно густею, слипаюсь,
густею неназванным цветом,
смотрю сам по себе, тяжело,
невзгодно-глупо, в никуда,
покрываюсь тяжелым признаком
болезненного безучастья

прищуренные фигуры
на белесых горизонтах
держат путь в твердых руках
держат путь в будущее-прошлое
и будущее-настоящее
все всегда одно и то же,
просто иногда становится
чьим-то опытом и обретает
доселе неведанные крайности.
вторые пришествия
безвозвратно канувшего,
растворяя меховое молоко под кожей
размягчая истертые ткани воспаленьем,
освобождая себя от права оказываться
в нужное время в популярных местах
исключая саму возможность наличия

гнилой паек домыслов
все составляющие линии вспыхивают
все состоящее из линий образует
взрыв
клубы пернатого дыма
в половине — треть его
его прибытие откладывается на неопределенный срок
жалкие пожитки
обнародованной природы
выдавая искомое за основное
в три погибели навылет
обособленный в мировой степени

2

мои часы приема ближе к секундам,
раскадровка тотальной передозировки
располагать ангелов ближе
к черте их неизбежности,
все, чему нет никакой надобности быть,
зная все точки, легко сохранить линейность
настолько на поверхности, что забываешь о глубине,
не дай боже успеть, не дай боже узреть
и понять
никто ничем не может обладать по-настоящему,
пока твердо стоит на ногах,
меня просто выводит из себя
твоя большая доля вероятности,
меня заебал сиплый ворох репейных горошин,
особый отдел промозглой
галлю
ци
на
ци
и
если жить больше незачем, значит жизнь удалась,
будь спокоен и спи вполголоса, как собака,
увековечивая в скорбной позе увечье,
слишком смешно смеяться одному,
гранича с мыслью о грани предела
из насиженных книг наших яростных
изнасилованных болезней,
отделываясь и не принимая на борт
ничего из промозглых звезд,
твоих звезд