Перспектива никогда не уходит с глаз.
Стадо коров послушно эдикту весны,
по которому март и август смешались враз.
Коровья явь и коровьи сны
о траве в снегу – их почти пополам.
Существо коровье воспринимает мир
с покорным согласием стоиков или лам,
хотя бы и голод им погибель сулил.
Они неуклюжи, задумчивы и глупы.
А мы перегоняем сидр деловито.
Мы презираем их тупость, крутые лбы
и кисло-сладкую скуку цедим сквозь сито.
Ехидно острим (наша суть – шершавый наждак),
не с руки нам заповедям учиться.
Бурьяном бахвальство лезет, всё нам не так.
Когда-нибудь может душа и смягчится.
Нас призраки осаждают, и главный из них,
что вырос над нашими головами,
белый дворец, который из тьмы возник,
и громоздится, ёрзает этажами.
Всмотритесь в окна, они, как у спящих птиц,
подёрнуты плёнкой и сны за ними витают.
Мизантроп великий в паутине истлевших лиц,
на закате он розовеет и молча тает.
С главного купола, так судачат вокруг,
можно взглядом одним пересечь границы трёх штатов.
Но только взгляд смерти оттуда свершает круг,
словно взгляд этот ставит на горизонт заплаты.
Проводить уик-энд в трёх часах от главных дорог
собираются гольфа признанные цари.
Их вид респектабелен, важен и даже строг,
а огоньки сигар – ну просто лучи зари.
Обетованной Землёй эти места зовут
для страховых агентов, алчных словно пожар,
буттлегеров – джин здесь свободен от пут,
Голливудских старлеток – раздуть их любовный жар.
Дом Свиданий теперь радио оснащён
(В Нью-Авалон Отель внезапно он превратился),
вулканом гремит, который в аду взращён,
туда попадёшь – словно кошмар приснился.
История всей округи – сплошной туман.
Торговля лесом в обход законов любых.
Левые деньги Повицкий сунул в карман,
старые девы в церкви, аукционов жмых.
Кто купил нам бесчестье, наше время украл?
Кто вездесущ и ставит на всё печать?
Кто нас всех заморочил и обыграл?
Где предки мои, откуда свой род считать?
Смиренные мертвецы в помощь мне поднялись.
Мёртвых бродяг кровь укутала, словно пледом.
Зрачки Ирокезов убитых лунным лучом зажглись.
Толпы янки без скальпов зашевелились следом.
Вот кто родство поможет найти под веков снегами.
Почтальон с Бирч Хилл подъедет с бумагой важной.
В ней шантаж первородства, кости под сапогами,
новой судьбы открытье вместо судьбы продажной.
Так что ж, соколиным взглядом
должны мы в земле копаться,
как червь осмотреть что рядом,
и с этим к Богу податься?
Как скромный гость замолкает,
узнав, что новость – не новость,
и сердце выжато, тает,
горит тишина, как хворост.
Слушай немую ноту Эмилии, Айседоры,
их боль, что замкнула небо на тишины затворы.
Хватка лунного света, страх сердца в когтях пространства.
Сердце разбей и слушай жизни всей окаянство.
«Разбей и спаси покоем» – так мы Богу ответим.
Наша бедная воля – лишь роса на рассвете.
Любовь отчаянья – это, когда ей гибель наградой.
Лист за листом осенним
кружись
и падай –
и падай –