В качестве сборника он занимает слишком много места, а каждый эпизод, в отличие от "Опять о Трафальгаре" и "Занавеса", не может рассчитывать на самостоятельную жизнь. Спасибо всем, кто отзывался в процессе создания. Век не забуду!)
I
«Что ж, капитан, недурное начало?».
«Рад, что ты весел. Меж тем это скверно:
нам на рассвете сниматься с причала -
боцман по пьяни подрался в таверне".
Боцман плетётся, как бык на закланье.
«Чтоб тебя черти задрали, ей-богу!».
Старший помощник, Рикардо Маранья,
снова хромает на правую ногу,
давится смехом и дышит со свистом,
холодно выдержав взгляд капитана.
Свежая кровь на платке из батиста
быстро расходится смятым тюльпаном.
Боцман ворчит, «Англичане кругом.
Я, капитан, с ними драться привык.
Вот и маркизик… Простите, старпом,
тоже не любит английский язык».
Голос бесстрастен, "Что мне за дело?
Были французы, теперь англичане,
Только бы море не оскудело,
чтобы реалы звенели в кармане".
Смотрит спокойно в глаза капитана,
и на лице - ни сомнений, ни боли.
Старший помощник, Рикардо Маранья,
тщательно следует выбранной роли.
II
Дыхание ветра - частое, рваное -
мчится к Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария,
а море пропахло свежими ранами.
Кадис в осаде. Ночь. Летаргия.
«Видел хозяйку? Красивая дама?».
«Ты всё о том же. Не хуже других.
К слову, в гостиной красуется в раме
при Трафальгаре погибший жених».
«Пять лет назад! Вот гордячка, наверно:
вышла бы замуж, и делу конец.
Впрочем, возможно, она суеверна:
ну как на свадьбу придёт и мертвец».
Занят Эль-Пуэрто. В факельном жаре
тени ложатся на влажный песок.
Бледные губы сжали сигару,
кажется - дуло упёрлось в висок.
Занят Эль-Пуэрто. Под бортом у ночи
спряталась лодка от рыжего света.
Жизнью рискуешь не более прочих,
если за поясом - два пистолета.
«Кстати, хозяйка не слишком любезна,
хоть и взяла нас с тобой в оборот.
Негоциантам корсары полезны,
но для неё мы - сомнительный сброд».
Пренебреженье, усмешка сквозь зубы,
кашель задушен влажным платком:
«Дамочка эта, как видно, не дура:
здесь я согласен с ней целиком».
Осталось добраться. От капитана
за безразличьем не скрыть эйфорию.
Дыхание ветра - частое, рваное -
мчится к Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария.
III
Пряности из Танжера,
ветреный Гибралтар.
Судно идёт на север,
а на хвосте - корсар.
В буйных лучах пожаром
флаг над тартаной бьёт,
но капитан корсара
флаг не берёт в расчёт.
Если Мадрид захвачен,
так же, как полстраны,
кровь ничего не значит:
нынче, скорей, важны
курс, ну и порт приписки.
Да, у таких погонь
есть несомненный привкус
междоусобных войн.
«Смысла, сеньор Маранья,
нет вас беречь, увы:
на абордаж команду
снова ведёте вы».
Хмыкнул старпом, «Понятна
шутка, но нет причин
думать о рисках: вряд ли
выстрелит хоть один».
Каперский нос тартану
жалит морской змеёй:
так завершилась травля,
что началась с зарёй.
Дальше - игра по нотам:
брошен болтаться руль.
Нет, на торговом флоте
правда не любят пуль.
Шкипер один без страха -
всё же решил взбрыкнуть:
лихо свистит наваха,
метя старпому в грудь.
Плечи невозмутимо
тот развернул слегка,
нож пролетает мимо -
близко, как рог быка.
«Да отскачи, маркизик!»,
взвыть капитан готов,
«Будто тебя унизят
пять или шесть шагов!
Хочешь таким спектаклем
переиграть финал?».
Старший помощник саблей
перерубает фал.
Что он там вспоминает,
волю собрав в кулак,
глядя, как исчезает
в море испанский флаг?
Вот и сигнал: крест-накрест
руки над головой:
судно сдано. Так в Кадис!
Там наградят с лихвой.
Снова юнец играет,
будто бы всё равно:
курс на Танжер, на Кадис,
хоть на морское дно.
Но капитан не верит,
знает: маркизик рад
пофлиртовать со смертью
десять ночей подряд.
Страсть или взбунтовался
против сухой земли?
Хоть бы он не нарвался
в море на патрули.
IV
Как всегда многолюдна суша,
горожане орут, как чайки.
Что-то смутно тревожит душу,
непривычно. Ах да, хозяйка.
Капитану приятно мерить
этот город шагами. Почва
под ногами желанней ночи
в океане. «Должна поверить
я, что вы - тридцать лет, как в море -
предпочтёте покой?». «Конечно».
Да, он так и сказал сеньоре,
а она обвела неспешно
взглядом тендер, и вдруг спросила,
так обманчиво безмятежно,
«Здесь вас держит какая сила?».
А Рикардо (опять небрежно
шарф повязан на шее после
проведённой в Эль-Пуэрто ночи,
страшно бледный) себе позволил
рассмеяться и между прочим
речь повёл об оснастке: в меру
обходительно, чуть - надменно -
беззастенчивые манеры.
И с чего это откровенно
в пляс пошёл язык капитана?
Все матросы робеют, верно,
при богатой, неглупой даме.
На всю ночь бы сейчас в таверну.
El mar, la mar - в испанском языке имеется ряд существительных, которые могут употребляться как в мужском, так и в женском роде, не меняя своего значения, в том числе - el/la mar - море
V
Круг зрачка, прореха бухты.
Полночь. Залп раскрасил город.
Боль под веками набухла.
Звёзды, капая за ворот,
глетчер кожи пробивают
иглами светобоязни.
Скрип, причал, гнилые сваи.
Факелы в песке увязли.
Прочь от пристани. Над лодкой
силуэт. Всего лишь морок.
Лунно. Кадис виден чётко.
Фонари дозорных в море -
лужи масла, капли воска.
Без труда считаешь мачты.
Море - бездна, небо - плоскость.
Нет, такая ночь не спрячет.
Легче ждать, под вопли шторма
в темноте в подушку воя.
Он придёт, конечно, в чёрном,
с непокрытой головою.
Дома страшно. Всё без толку.
Что ни зеркало, то рана.
Развернуть к стене. Вот только
он придёт и хмыкнет «Рано».
«Лучше быть пернатой тварью»,
говорила, «Клюв и крылья,
а в глазницах - пара карих
бусин вместо стёкол пыльных.
Кудри тоже к чёрту, если
голова утонет в перьях».
Он смеялся и не верил,
полулёжа в чёрном кресле.
«Грех замазать цветом почвы
блеск огней святого Эльма,
что на мачтах корабельных
с треском режут саван ночи».
И она сжимает веки,
чтоб не резать чёрный воздух.
Дует. Щели в ставнях ветхих
синим светятся при звёздах.
В кухне ждут портвейн и ужин,
под замком - раствор морфина.
Стрелки встали, но снаружи
тает ночь. Неотвратимо
бьётся мысль, «Не жди», и ядом
разбегается по венам,
жжёт и требует обряда
искупления, обмена.
Хоть бы крылья, хоть бы перья…
Стук в висках, а пальцы вялы.
Хватит. Ножницы измерят
волны мрака - вал за валом.
Диск луны (на вид - пергамент)
бухту режет по живому.
Кудри чёрными кругами
рассыпаются по дому.
VI
Чёрная гладь залива Caleta -
резкий контраст рыжему свету.
Факелы пляшут под кастаньеты,
ставки на жизнь - и на песеты.
Час комендантский экстравагантно
здесь понимают. Ветер с Леванта.
Пенится, бродит в едкой досаде,
Кадис, сидящий в плотной осаде.
Здесь и солдаты, и офицеры
карты сдают в ритме bolero*.
Здесь капитаны первого ранга
ищут любовь в звуках fandango.
Только жандарма, сыщика встретить -
редкое дело, здесь, на Калете.
Кто ему нужен? Верно, вот этот,
юноша. (Галстук - чёрного цвета,
как и сюртук.) Он с капитаном:
счёт на бутылки - не на стаканы.
«Есть ли минута для разговора?».
Смотрят. Другого взяли б измором.
«Что?», капитан недружелюбен.
«Я полицейский, я здесь по службе».
Старший помощник, с виду, как полоз,
невозмутим. Вкрадчивый голос
полон портово-высокородной
спеси, «Не кто вы - что вам угодно?».
«Дело такое… Было бы странно
ставить в известность и капитана».
Оба надменны и неподвижны:
«Речь опустите. Можно пониже».
«Что ж, мне известно: после заката
с контрабандистом, неким Мулатом,
вы совершаете рейсы лихие
прямо в Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария».
Тотчас подавлен рвущийся кашель:
«Где я ночую - дело не ваше».
«Это пока». «О чём вы, я, впрочем,
не представляю. Ну, доброй ночи».
«Бог с контрабандой, мы в Кадисе, право:
здесь она - вроде народной забавы.
Только ваш спутник по этим вояжам
занят, возможно, и шпионажем».
Юноша медленно курит сигару,
дым выдыхая в лицо комиссара,
«Мне ничего не известно об этом».
«Мудро ли так торопиться с ответом?
Нынче свободный корсар - завтра узник,
каждому нужен не друг, так союзник.
Ну так? Бывает, не знаешь, что знаешь».
«Нет, комиссар, гусь свинье не товарищ».
Взгляд комиссара - адская бездна,
думает он, улыбаясь любезно,
«Ох, не дожить бы тебе до восхода,
наглый щенок чистокровной породы.
Хоть бы на узкой тропинке закона
встретился ты с комиссаром Тисоном».
Вслух: «Но советом смогу вам помочь я:
впредь воздержитесь от плаваний ночью.
Точно ли стоит она заварушки -
то ли невеста, то ли подружка?».
Старший помощник, качаясь на стуле,
дерзко смеётся, «Порох и пули
дело решают.» «Выйдет вам боком…»
«Выйдет - и пусть. Войдёт ненароком».
Струны звенят. Вслед комиссару
долго глядят оба корсара.
«Нажил врага. Слушай, Маранья,
у комиссара - зубы пираньи.
Если тут речь о шпионаже…"
«Ох, капитан. Ты что ль туда же?».
«В море не выйти мне без старпома.
Знаешь, контракт - это весомо.
Слово мне дай нынче остаться».
«Нет. Да не бойся. Мне не пятнадцать».
Чёрная гладь залива Caleta,
вёсел удары, два пистолета,
а через бухту - в ночь бумерангом -
эхо bolero, эхо fandango.
*Bolero и fandango написаны по-испански не выпендрёжа, а ударения ради. В русской традиции принято произносить «болерО», полагаю, по вине Равеля. Мне это режет слух. По-испански оба названия танцев произносятся с ударением на средний слог: болЕро и фандАнго
VII
Открыла дверь, не зажигая свеч,
почти разбила губы поцелуем.
Он горько злился: «Вместо этих встреч
могла под пули броситься. Рискуем».
На лестницу втащила за рукав,
не подавая голоса. «Пекенья*,
здесь холодно. Надеюсь, я не прав:
ты без меня не хочешь жечь поленья?».
Дощатый пол скрипит, она молчит.
«Смешно быть сразу и в пыли, и в соли,
умыться надо. Что ж ты, как магнит?
Сильней морфина или алкоголя».
Так падают ничком среди двора -
в глухую ночь - на утреннем расстреле.
Охрипший шёпот: «Думаю, пора,
без поцелуев, знаешь, как в борделе».
Пощёчина - и мысли под откос.
На улице бьют смену часовые,
пока с клубками срезанных волос
мешаются во тьме ещё живые.
«Я знал: мне за тебя гореть в аду».
«За шутки про бордель - вполне возможно.
Пойду огонь в камине разведу
Задёрни шторы, только осторожно».
"Не надо, жарко». «Лишь сейчас, поверь».
«Что с волосами? Смотришься мальчишкой».
«Не нравлюсь». «Верно, шутишь. Я теперь,
как в зеркало смотрю». «Ну нет, не слишком.
Глаза не те». «Дались тебе глаза.
Ведь карие у всех тут, без разбору».
«Портвейн и ужин?». «Я, конечно, за».
Проходит ночь за вечным разговором.
«Не спал совсем". «Успею - скоро в гроб».
Рука взвилась, повисла в середине
пути, а после утренний озноб
привычно растворяется в морфине.
Виском прижалась к левому ребру,
почти уснула под сердцебиенье.
«Боюсь, когда я всё-таки умру,
продолжу приходить к тебе, пекенья».
*Pequena - маленькая.
Там не n, а немного другой символ, "энья", но стихи.ру его не признаёт, посему пришлось писать русскими буквами
VIII
«Глупость полнейшая. Завтра сниматься
с якоря. Да, капитан, удивил.
Сам же учил подальше держаться
от заварушек". "Тебе хватит сил,
если дуэль закончится плохо,
стать капитаном. Знаешь, пора".
«Чушь не мели. Давай без подвохов.
Люди не ищут добра от добра".
Смотрит в глаза, будто признанья
этого рода - сущий пустяк.
Что-то не так нынче с Мараньей,
определённо, что-то не так.
"Ты - секундант". "Перспектива смешная,
ты поразмыслил бы до темноты:
я, капитан, превосходно стреляю:
лучше, чем многие. Лучше, чем ты".
"К чёрту иди". Лениво на воду
смотрит, ладонь прикрывает глаза:
"В дым истрепалась эта колода,
крыть ли шестёркой, пойти ли с туза.
Лучше от пули, чем кашляя кровью".
"Вижу, взыграло в крови молоко?
Ты развлекайся, старпом, на здоровье,
но не за мой счёт. И так нелегко".
"Мне-то по вкусу такие забавы".
«Знаю я, слухами полнится порт.
Жить надоело? Так выпей отравы,
ядра в карманы и прыгай за борт".
Будто бы правда над этим заданьем
думает, кашляя резко в кулак.
Что-то не ладно с Рикардо Мараньей,
ставки хоть делай, что-то не так.
«Дело, конечно, в нашей хозяйке,
в даме с серьёзным и ясным лицом.
Что ты нашёл в ней?". "Проклятый всезнайка,
так и остался шальным наглецом».
Он раздражён тяжёлым дыханьем,
прячет платок за левый обшлаг.
Что-то не так с Рикардо Мараньей,
определённо, что-то не так.
IX
Сегодня капитану тяжело
не называть по имени старпома,
хотя вчера, держа бутылку рома,
тот наблюдал сквозь мутное стекло,
с пресыщенной и гаденькой улыбкой,
его весьма нелёгкий разговор
с хозяйкой. Им обоим приговор -
её приказ, и было бы ошибкой
не признавать серьёзность положенья.
Спасибо и на том, что в этот раз,
помощник не бросает метких фраз
про власть любви и кораблекрушенья.
Он скупо говорит про скорость ветра;
про то, что море с берега насквозь
прострелят батареи - как-то вскользь.
На карту смотрит и считает метры.
Отбить хозяйский бриг у мыса Рота.
Тут за успех и шесть песет не дашь.
"Да, я пойду опять на абордаж,
а тендер наш - опять твоя забота».
"Там груз индиго, меди и зерна,
и двадцать тысяч песо ждут в придачу,
и,если мы решим её задачу,
хозяйка возместит нам риск сполна.
Она дала мне слово: клок земли
и жизнь без моря. К чёрту корабли,
наплавался. А что до экипажа -
награда, как за десять абордажей.
И ты не против у своей подружки
прожить полгода - тут не прекословь".
"Я, капитан, сегодня видел кровь
не на своей, а на её подушке».
Для самого нежданная огласка
закончилась минутой немоты,
в движение пришедшие черты
застыли снова безразличной маской.
"Рикардо...". Дым сигары дополняет
над палубой сгустившийся туман.
Смешок. "Доставь нас в Роту, капитан,
а там уж сатана своих узнает".
X
Я вывел чёртов бриг из бухты Рота.
А нанесённый тендеру урон
лишал надежд, что выживет хоть кто-то.
Я сам на бриге - тот ещё Харон -
среди от ядер рвущейся обшивки,
опять на грани моря и огня,
смеялся возмутительной ошибке:
зачем в живых оставили меня?
Теперь я понял. Должен был узнать
глухую ярость льва в зубах капкана
при мысли: "Нет причины возражать,
когда ты пьёшь из моего стакана".
XI
Ставни сомкнуты. Полдень. Морфин. Темнота.
В этом танце синхронны движенья.
А французы отходят, осада снята,
и на это плевать мне, пекенья.
Выдох-вдох, разговор, обращаясь в золу,
обрывается на полуслове.
Нас обоих ведёт на дощатом полу,
как на палубе, скользкой от крови.
Лихорадка, нутро до костей оголив,
опалила и кожу, и нервы.
Слушай, девочка: если Господь справедлив,
ты уйдёшь - на руках моих - первой.
Если нет его - будешь одна умирать,
Если Он - милосерден, возможно,
нам удастся вдвоём навсегда задремать,
хоть и шансы, признаюсь, ничтожны.
Я люблю твоё тело - сильней, чем любить
должен плоть правоверный католик.
Как принять, что ты тоже обязана гнить
в этой почве, хрустящей от соли?
Я не верил бы так, даже если бы лоб
был холодным, а лёгкие - целы,
и циничные шутки про смерть и про гроб
не приучат ходить под прицелом.
А осада снята… Обойдётся без нас
этот мир. Мы впадаем в беспечность
так по-детски, а комната, здесь и сейчас,
безусловно похожа на вечность.
Занавес