1. Жил один еврей не тужил.
Он людей лечил и любил.
И совет любой дать он мог
Кто и как живёт, кто гниёт.
Был в почёте он на Земле,
Уважали так его все.
И детей растил он, учил,
Да и скрипку, ох как любил!
В общем, жил такой не один
И стране родной он служил.
Вот о нем я хочу рассказать,
Что с еврея тут можно взять?!
А работал он не в цеху
И не дворником я скажу.
Где Вы видели, чтоб мелИ,
Их не звали б тогда…ЖИДЫ.
Бухгалтерия дом родной,
Но ходил он туда с тоской.
Что чужое добро считать?
Ну, а просто так, нельзя взять.
Так размерено, жизнь его шла,
Да в ермолке всё голова.
И как все ходил в выходной
В Синагогу, что под горой.
Постоит там тихо-молчит,
И домой опять семенит.
Вот и жил он так до войны,
Но настали смутные дни.
В город славный
Вдруг немцы пришли,
Лютовали сильно они.
Всех евреев стали сгонять,
И в концлагерь их отправлять.
Так и наш попал туда вдруг
И пошёл он на смертный круг.
Всё надеялись, сдохнет мол он,
И не выдержит тот перегон.
Но здоровый был Зяма наш,
Да и выжил на этот раз.
Люда разного он схоронил,
Много слёз от души пролил.
Дети, бабы и старики,
Умирали все…не могли.
Как тут выжить, когда лишь бьют,
И еду совсем не дают.
2. Привезли их в буковый лес,
Бухенвальд там лагерь воскрес.
Чтобы жизни людей ломать
И на опыты даже пускать.
Потому, что решили они
Только немцы Бога сыны.
А еврей он везде изгой,
Очень хитрый, но не тупой.
Вот их следует убивать,
Да и расу свою улучшать.
Жгли их, жгли, но, а их везут,
Сколько можно же мучить тут.
Печи даже уже не горят,
Но сжигать надо их, сжигать.
Много тут не хочу писать,
Да противно всё вспоминать.
Чуть отвлёкся я, не беда,
Но, а Зяма наш жив пока.
Вот как все он к печи стоит,
Помолился! Не хочет жить.
Убивайте быстрей, прошу,
Ну, никак я сам не помру.
Вдруг снаряд, а за ним другой,
Это наши, пришли: Кто живой?
Выходите на белый свет.
Есть живые, а может, нет?!
Ну конечно живые есть,
Сколько радости тут ни счесть.
Но не могут идти они,
Силы были, да в раз ушли.
Как нам дальше скажите жить?
Нас должны, были-истребить!
Но пора нам уже домой,
Наш еврей стал совсем седой.
Сорок лет не большой же срок,
Как он долго уже живёт!
3. Много было ещё чего,
Нет и дома уже его.
Лишь руины одни стоят,
Сын не пишет, убили мать.
А жену он и сам схоронил,
Так и сына один растил.
Вот такая его судьба,
И с печалью он жил всегда.
Горе видел, а счастья нет,
Но любил он весь белый свет.
Слово грубого, не сказал,
А печали ой, повидал.
Не смеялись ему во след,
Уважали! Да он уже дед.
Есть, конечно, ещё мужик,
Кто так скажет:
Прошёл, мол, жид!
Но, таких у нас бьют всегда,
И ломают таким бока.
Сколько судеб у нас таких,
Безымянных, давно не живых.
Забываем с годами мы,
Что такое холод войны.
Чуть живём, и пять стрелять,
Сколько можно, так жизни ломать?!
Истребили такие умы,
Как потом замолить грехи?
А еврей, это мирный люд,
Да и часто умом берут.
Натерпелись они на века,
Вот такая у них судьба!