Я во двор захожу - во дворе белокурый мальчишка.
На плече у него синеглазая птица, она
Коготками впивается в руку. Отчаянно, слишком.
И смеются они, и кричат о своём до темна.
Вместе с птицей в груди у парнишки щебечет надежда,
От дворовых котов, обезумевши, требует: "Брысь!"
Вся в песке и в опилках дорожных и в перьях одежда.
Я с улыбкой твержу: "Отпусти свою спутницу ввысь".
Пусть на лапке и нет кандалов и узлов из верёвки,
Пусть в жару от теней её крыльев не так горячо,
Но ты мучаешь птицу, бросая зерно на задворки,
Но ты держишь её, подставляя любезно плечо.
Приручаешь свободную сущность к теплу и заботе,
Так и губишь, смягчая в смирении дикую прыть.
Изнурённое тело поднял на кривом повороте.
Починил. И теперь приближается час отпустить.
Не лови её образ в окне за черничным созвездьем,
Не зови, выбегая в расстёгнутой куртке во двор.
Будет ждать у двери - не впускай. Это станет возмездьем
За бинты и за вату, за лечащий сердца раствор.
Подожди. Посидит, поклюёт, покричит на пороге
И в одно неприглядное утро с рассветом вспорхнёт.
Ты умрёшь, но воскреснешь, вернувшись к знакомой дороге.
И она непременно с искристым лучом оживёт.
Не пугай её вечным безмолвным рассыпчатым счастьем,
Не вяжи к своим мыслям готовое к взлёту крыло.
Пусть она и твердит, что свергает парящие власти, -
Заблуждение. Птицам лишь в небе легко и тепло.
В твоих кудрях запутались крошки, смахни их на землю.
Пусть она доклюёт, и тогда уже смело простись.
Ты не выйдешь за двор, пусть сама я всецело приемлю
Белокурого мальчика, взятого лапками ввысь.
И она пощебечет на ушко тебе на прощанье,
Посвистит еле слышно, отпустит из цепких когтей.
Сохрани в виде шрамов глубокое птичье признанье
О любви параллельных, смещённых на миг плоскостей.