1.
…И вот полюбил эпистолярный жанр…
Представив вас на сорок лет моложе,
я вам пишу, превозмогая жар
и мысли, что мурашками по коже
стремятся в ритм, ломающий размер.
Но я готов отделаться подменой,
которая не больше, чем пример
игры в слова, вполне обыкновенной.
2.
Да, было так и был я не в себе,
набрасывая начерно поэму
о некоем явлении в судьбе,
которое потом вписалось в тему.
Вернее, в темы будущей намек.
Ведь все еще неясно и туманно.
И мудростью я не запасся впрок,
но в целом не боюсь самообмана.
3.
И почему бы не поверить мне
не в то «как было», а - в «как мне хотелось»?
Не на осле я и не на коне,
и сам себя прощаю за несмелость
перечеркнуть словесный этот блуд,
который абсолютно безобиден…
Итак, я продолжаю, «буд что буд»...
Как здорово – когда финал не виден,
4.
да и начало, так, во мгле сплошной…
Я вам пишу… на адрес электронный
как будто в никуда иль в мир иной,
нелепою идеей вдохновленный.
Я сам не знаю, что меня томит,
я не могу понять первопричину.
Потоком преходящих мыслей смыт,
мой облик превращается в личину.
5.
И, полюбив эпистолярный жанр,
представив вас на сорок лет моложе,
я вам пишу, испытывая жар
от зрелища… моей прокисшей рожи.
Я левым глазом на нее скосил.
Мое мне подмигнуло отраженье,
что несколько убавило мой пыл,
словесное продолжить упражненье.
6.
Но что же делать, сам же я не мог
моложе стать – ни в мыслях, ни в натуре,
да и мозгами несколько усох,
хотя и не до самой явной дури,
как я надеюсь. Тут все впереди.
Я вам пишу... на адрес мой обратный,
и буду ждать я с трепетом в груди
из ниоткуда весточки превратной…
7.
Так, может быть, завяжется роман
путем почти взаимной переписки.
И вымысла нас засосет дурман,
высокий штиль разбавит слог мой низкий.
И некое явление в судьбе
меня лишит душевного покоя.
И я воскликну – ни хрена себе!
Ну что это, товарищи, такое!
8.
Как истинный трудяга-мазохист,
не избегая новых испытаний,
я мыслью и душой хочу быть чист -
лицом к лицу и с разных расстояний…
а тут туман, страдания и страсть.
Куда мне с этим и какого черта!
Чужого счастья толику украсть
уже не так пытаюсь я уперто.
9.
Поставить точку искус достает,
раз мысли спят и всякие хотенья.
Душе уже не хочется в полет
и рифме скучно лезть в стихотворенье…
Хандра, хандра. И письма не идут,
и со старушкой не слепить романа.
Я вам пишу… напрасный это труд.
Да и вставать мне завтра очень рано.
10.
О, Господи! О вечный недосып!
Не ты ль причина творческих мучений.
В поэму, кстати, я случайно влип,
Без в общем-то серьезных намерений.
Рифмую все, что вдруг придет на ум,
слов ворошу немыслимую груду.
И, как вполне типичный тугодум,
не ведаю, о чем я дальше буду…
11.
О том ли, что не пишутся стихи,
что в голове осталось мало смазки,
поэтому так много чепухи
я предаю, бессовестный, огласке…
Но и лукавства не могу я скрыть,
хотя в притворстве человек бывалый.
Откуда вдруг во мне такая прыть -
слов ворошить бездонные завалы?
12.
Понять сей факт способен я едва.
Возможно, так совсем случайно вышло…
Но, может, верю, что найду слова,
где есть крупица истинного смысла.
Где без вранья искрится глубь души.
Где мысль и боль как жизни проявление.
Где терпких звуков музыка спешит
гармонией обожествить творение.
13.
Однажды, вдруг, в волшебном кратком сне
и я пойму, что значит сотворение.
Прозрение Господь подарит мне.
Я стану равным – пусть и на мгновение…
Да, сотворен по образу Творца!
Да, вылеплен по Божьему подобию!
И, поняв суть начала и конца,
остановлюсь у вечности надгробия.
14.
И вспомню… как юлил коварный змей.
И как запретный плод пахуч и сладок,
И дерзость славной Хавочки моей,
устроившей вселенский беспорядок.
Конечно, очень скоро я проснусь.
Приду в себя, но где-то в подсознании
останется по зыбкой правде грусть
и вечная тоска непонимания.
15.
Пришли из тьмы, и миллиарды раз
из праха в прах свершалось превращение,
бесследно исчезая как мираж…
сплошной исход и в бездну возвращение.
А может жизнь есть просто западня,
прикол, дразнилка, шутка, испытание…
Прости за ересь, Господи, меня.
Я не со зла… и каюсь я заранее…
16.
И вот пишу… уже забыл о чем.
Да и кому – забыл без сожаления…
Меня не заманить и калачом
в сомнительное, скажем, приключение.
Люблю я граждан крепко материть,
побалова*ть словами непечатными,
рассказик без претензий смастерить
с героями возвышенно-невнятными.
17.
Его без выражения прочесть
раз десять, сникнув в гордом одиночестве.
И вспомнить, если настроенье есть
о темном Нострадамуса пророчестве.
Катрен свой мудрый посвятил Мишель
концу всего, хоть и весьма туманно:
кораблик наш навечно влипнет в мель,
и кончится комедия обмана,
18.
лукавства, дури, суеты, измен
и прочего, чем мы больны доселе…
Но не про все поведал нам катрен
благого Нострадамуса Мишеля.
И это хорошо. Какой резон
жить напоказ – без хоть какой интриги?
Хотя, конечно, каждый обречен,
но есть ведь тайна в каждом жизни миге.
19.
И верим мы в удачу и успех,
в любовь и красоту, и в милость Божью.
И в то, что жизнь есть беспрерывный бег –
и по дороге, и по бездорожью.
Но я такой, романтик-ротозей,
неизлечимый и неисправимый,
я в жизнь иду как будто бы в музей,
и осторожно пробираюсь мимо
20.
людей, домов, машин и куч говна,
посеянных прикормленными псинами…
Да, разных экспонатов здесь сполна,
за стеклами очков и за витринами.
В какой-то хмари утопает взгляд.
Глаза людей прикрыты словно ставнями.
И я иду как будто на парад
дорогами и временами давними.
21.
Мой город, я по-прежнему чужак
на улицах твоих и в переулках.
Со здравым смыслом вечно на ножах,
жизнь провожу в бессмысленных прогулках.
Туда, сюда… А чаще в никуда,
без видимой и ощутимой цели,
иду сквозь город словно сквозь года,
или кручусь, как будто в карусели.
22.
И, отдышавшись, снова вам пишу,
на привязи мыслишки тривиальной.
Вот тянется рука к карандашу,
Ведомая идейкою скандальной
всю нашу жизнь бездумно обосрать,
уж извините за слова бестактные.
Но манит гнусных измышлений рать
как будто удовольствия бесплатные.
23.
Нет! Я взмахну решительно рукой,
прочь отгоняя эти наваждения.
О, Господи! Да я же не такой!
Я образец бескрайнего терпения.
А если что и делаю назло,
так лишь себе, а прочим без вреда.
Хотя сейчас меня и повело -
как видимо, куда-то не туда.
24.
И вот теперь, почти издалека
я возвращаюсь, на терзанья падок.
Хотя, конечно, мне не привыкать
впадать по жизни в этакий осадок,
но все равно досадно мне до слез,
что все вокруг так серо и бесплодно,
и в результате всех метаморфоз
сижу я недовольный и голодный.
25.
И бедных рифм стыкую письмена.
И смысл ищу в созвучиях случайных.
Друзей припоминаю имена
и перепутья грез моих печальных.
Да, я не смог переступить порог
обыденности, серости, привычки,
через себя переступить не смог,
а то, что смог, заковано в кавычки.
26.
Мол, все не так… или не просто так.
Растоптан след и истины и смысла.
И вот живет бодрящийся простак,
И все страшится, как бы что ни вышло…
А жизнь проходит. Времени разбег
становится стремительней и круче.
Но верю я, наивный человек,
что завтра будет жизнь добрей и лучше…
27.
Да, завтра осень. Дарит календарь
надежду, как всегда, на перемены…
Не раз со мной такое было встарь,
и как герой провинциальной сцены
жизнь новую я начинать привык
то с первого числа, то в понедельник…
Зарядку делать, записи в дневник
о том, какой я бездарь и бездельник,
28.
но все ж смогу себя перебороть
и двинусь к цели твердо, в самом деле…
Да… чепуху подобную пороть
я мог и две, и даже три недели.
А после, правду от себя тая,
и чем-то по привычке озабочен,
я возвращался на круги своя,
хотя, признаться, мне и там не очень….
29.
А где мне хорошо, не знаю сам.
Но не ищу я в факте сем изнанки.
Блуждает ли душа по небесам
или грустит по старой доброй пьянке.
Когда и закус кончился давно,
и пепельницей стал стаканчик тонкий,
и все томит желание одно –
как незаметно поблевать в сторонке.
30.
Я утром отрекусь от нервных слов,
сумбурно-истеричных излияний,
задумчив буду, мрачен и суров –
и в этом, и в другом каком-то плане.
Но жизни смысл мелькнет невдалеке
и в миг исчезнет, словно в подземелье.
И я вздохну в раскаянья тоске –
чего не померещится с похмелья…
31.
И все ж он тошен, трезвости помет.
И с пьяного, и с прочего угара
душе, конечно, хочется в полет,
тем более, что есть крупицы дара.
Они в тебе и светятся, и жгут…
Но в тупике какой-то блеклой яви
ты вдруг поймешь – тебя нигде не ждут,
так что забудь – о доблести и славе.
32.
Что ж, будь как все. И вовремя умри.
Безумные забыть попробуй бредни.
Не пялься на бездонные миры,
и каждый день живи как день последний.
Но помни свежесть утренней росы
и сердца беспричинную веселость.
Отдай долги, прощенье попроси
за неуклюжесть или бестолковость.
33.
Всю жизнь берет нас время на испуг.
Оно, пожалуй, самый подлый друг.
Палач и шантажист, тиран и стражник,
насмешник, обвинитель и проказник.
А ты наивно все пощады ждешь,
попавши под раздачу как под дождь,
бедняга, вот опять промок, продрог…
Согреться негде… Да поможет Б-г…
34.
Плюс ощущенье финишной прямой…
Которая не приведет домой.
Которая уходит в никуда,
и где-то исчезает без следа.
Что впереди? Неведенья порыв,
еще не мертв, но и уже не жив,
на перекрестках мыслей и дорог
подводишь ты безрадостный итог.
35.
Но, собственно, зачем? Какой резон
себя глушить под суетный трезвон,
и мнимых неудач или побед
разглядывать «неизгладимый» след?
Все в мире относительно, увы –
зависит от удачи, от молвы,
от случая, от прочей ерунды…
И не суди. И обходи суды…
36.
Ты это знаешь – каждому свое,
кто любит быт, а кто-то бытие.
Один страдалец, ветреник – другой,
а третий - от линейки ни ногой.
И каждый, может быть, по-своему прав,
как может, демонстрируя свой нрав…
Я повторю, старайся быть как все,
живи, как на нейтральной полосе.
37.
Хотя, признаюсь к своему стыду,
осточертели эти повторенья…
Не знаю толком я, куда веду
унылое мое стихотворенье.
Которое безмерно разрослось,
В нем появилась ответвлений масса…
И вот уже грызет собака кость,
с которой так давно исчезло мясо.
38.
Все неуклюжей лепятся слова
и смотрят друг на дружку как чужие…
Я вам пишу… Но вспомню я едва,
откуда вы, кто мы вообще такие.
И, как в дурном я представляю сне,
однажды, словно бред, из мрака ночи
вдруг наяву вы явитесь ко мне
и скажите: заскучилась я, очень…
39.
И вот, ведя историю к концу,
я представляю с привкусом печали,
как повстречались мы лицом к лицу
и как, увы, друг друга не узнали -
ни слов, ни глаз, ни плеч, ни губ, ни рук…
Лишь тени прошлого пересеклись, сутулясь.
И под сердец уставших перестук
мы снова в этой жизни разминулись.
40.
Как и тогда, сто тысяч лет назад,
судьба не снизошла явить нам милость
и отвела – попытку, случай, взгляд
и прочее… Короче, не сложилось.
Хотя… На то она и есть - судьба.
И тут нет смысла в поздних сожаленьях.
Судьба героя и судьба раба…
У каждого свое предназначенье.
41.
Быть можно даже баловнем судьбы,
а можно - неудачником и психом.
Обыкновенным человеком можно быть,
купаться в славе, наглотаться лиха.
Но все равно, однажды, в свой черед,
кто б ни был ты, вчера или когда-то,
вдруг ощутишь - нельзя идти вперед,
да и в былое тоже - нет возврата.
42.
Холодный педантизм календаря,
сухая повторяемость известий…
И вот ты топчешь эту землю зря,
изображая бодро бег на месте…
И что-то там уходит из-под ног.
Но держишься! И новый ищешь фетиш.
И ближе небо, и лукавей слог…
И все ж боишься, что за все ответишь.
43.
За то, что вдруг сам от себя отстал,
что не умел любить, прощать и верить,
и идолов тащил на пьедестал,
в открытые ломился бойко двери…
Так, по инерции, все греб себе и греб,
и в небеса глядел самодовольно,
и вдруг очнулся и наморщил лоб,
и пискнула душа – ей стало больно…
44.
Так и болит… Возможно, до поры…
И не поймешь – кто ставит эту метку…
Но соблюдаешь правила игры -
покаяться, поплакаться в жилетку…
И если правда видит все Господь,
то смилостивится. И даст тебе отмашку.
Забудешь ты, что вытворяла плоть,
и душу враз раскроешь нараспашку.
45.
И будет взгляд твой зорок и лучист.
И в окруженье милосердно-строгом
представишь ты, что перед миром чист
и не лукавишь больше перед Б-гом…
И станет легче на какой-то миг…
и все ж споткнешься мыслию поспешной
о камни дерзких помыслов своих…
О, как на самом деле все потешно…
46.
Я вам пишу, поверьте, вот, сейчас.
Вы для меня как будто жизнь иная…
Но было ж, было… Школа, первый класс,
и девочка, как фея неземная…
Четыре года, как один урок…
прошли в сиянье небывалой тайны,
которая впиталась как зарок
в переплетенье грез моих случайных.
47.
Потом дороги наши разошлись.
Но иногда таинственно и чудно
я той утратой озаряю жизнь,
хотя поверить в это очень трудно…
Нет, не достать! Не возвратить из тьмы
ни образа далекого, ни взгляда…
Зачем так рано повстречались мы?
Что это? Наказание? Награда?
48.
Кто знает… Но напрасно не злословь
ты жизнь за повороты и причуды.
Ведь неизбежна первая любовь
почти как корь иль просто как простуда.
И так бывает - зыбкий след в душе
пробьется сквозь канву десятилетий,
и возникает в памяти клише
из неких романтических соцветий.
49.
Да, хочется былого жар и пыл
вдруг ощутить – таинственно и чисто…
Ах, память… Память, ты – души распил,
любимая игрушка мазохиста.
Уже и обветшав, и поседев,
привычную разыгрываю сцену.
И вот пишу я - вам или себе…
Но все обычно и обыкновенно.
50.
У каждого в запасниках души
есть нечто, там уснувшее навечно.
Но лучше не рискуй, не тормоши
ты память, не веди себя беспечно,
былое понапрасну теребя,
и рвением дух потрясая ярым,
ты можешь снова потерять себя,
и вновь застрять за поворотом старым.
51.
Ни выхода, ни входа не найдешь,
что зачастую есть одно и то же…
Так что забудь про нетерпенья дрожь,
смирись, поверив, что покой дороже.
И тем, что есть, доволен будь вполне.
Не ссорься ни с собой, ни с небесами…
Пусть жизнь проходит не на той волне,
зачем же изводить себя стихами.
52.
Слова, слова… как часто невпопад,
безжалостно, бездумно и отчаянно,
я мучил вас и был бесстыдно рад
задернуть штору рифмою случайной.
Унылой, бедной, бледной, неживой.
Без запаха, без горечи, без соли.
Строка смотрелась высохшей травой,
не чувствующей ни тоски, ни боли.
53.
Я и сейчас – устал от немоты.
В ней созревает таинство смуты
и ропота, ну и еще, пожалуй,
с самим собой разборки запоздалой.
Когда исправить ничего нельзя,
и ты, все дальше под уклон скользя,
беззвучно повторяя: что ж, держись,
бессовестно цепляешься за жизнь.
54.
Но не способен внятно и светло
в себе размежевать добро и зло,
и замысел Творца поняв сполна,
найти его твореньям имена,
которые - судьба, и суд, и суть,
которые сказать - как продохнуть
и снять с души затмения печать…
А так… что толку, ныть или кричать.
55.
Жизнь наша – это как архипелаг.
Над ним туманом провисает страх.
Мне чудится, что в мире все не так…
И пятится история как рак…
Назад, во тьму, где дыба и грабеж,
предательство, бессилие и ложь.
А я, смирившись, грежу как во сне,
я от всего за стенкой, в стороне.
56.
Но гибельная полоса огня
все ближе, и – от вас, и - от меня…
И лес горит, и город, и душа.
Как кочергой былое вороша,
вдруг высекаешь искру из золы.
Забвенья распадаются узлы.
Дотронуться и больно, и нельзя.
И не поймешь: что зря, а что не зря.
57.
И это общий, может быть, удел -
споткнуться вдруг у финишной черты,
увидев, как неотвратим предел
и надо прыгать – в пропасть… иль в кусты.
Есть выбор и свобода выбирать.
Но можно что-то сочинить опять
и так – испугом легким обойтись,
себе же объяснив: такая жизнь.
58.
И ты не первый и не крайний, нет.
И вовсе не сошелся клином свет
на выборе каком-то роковом…
Так помолчи… И вытри рукавом
от страха запотевшие уста
и прочие проблемные места.
Переживая данный катаклизм,
Возможно, обойдешься ты без клизм.
59.
Лишь душу понапрасну не трави,
себе напоминая - «се ля ви».
Иль это ложь. Ведь жизнь не такова!
Но не способен ты найти слова,
которые не свалены в пыли
и смысл свой первозданный обрели
от корня, от родства, от глубины,
где боль и смысл вновь переплетены…
60.
В начале было слово… Боже мой…
Или не мой? И я один с сумой
на перекрестке, где всего одна
извилистая улочка видна,
закрученная в темный лабиринт,
как будто бы резьбою ржавой винт.
* * *
Но я дорогу знаю наизусть.
Оттуда вышел и туда вернусь…