Не ходит, не сидит, не говорит,
не скажет, кто он есть на самом деле,
беспомощный, ничейный инвалид,
точней – душа живая в мертвом теле.
А женщина взяла его в уют
своей семьи,
заботится, хлопочет,
зовет его «Надеждою» – Умут,
и добавляет с нежностью: «Сыночек».
Он видит, что она ему не мать,
хоть лаской материнской окружает,
но слов ее не может он понять, –
чужая речь, и женщина - чужая.
Но столько в ней участья и любви,
тепла души, что целый мир объемлет,
как будто светлый ангел во плоти
спустился в сострадании на землю...
Как мир земной озлоблен и жесток,
разъеден ложью, деньгами, корыстью,
и попросту на тыщи лет далек
от мудрости простых библейских истин.
Какое там сегодня «Возлюби» –
все заповеди попраны негласно,
а главная для жизни – «Не убий!» –
расстреляна в упор в кровавых распрях.
И жесткий, меркантильный, черствый век
циничного бездушья сеет семя,
и глух к чужим печалям человек,
пока своя беда не клюнет в темя.
Тут бесполезно к разуму взывать,
когда наш век рассудком помутился,
и миру остается уповать
на тех, кто сострадать не разучился.