Говорит не скрипуче, назойливой мухой качель,
Родовой пуповиной скрепленная с детской площадкой:
«Атлатонан, поверь, ты сегодня девчонка, поверь!»
Фонари над тобой светят гладко, по мерзкому гадко,
Оставляя собой, словно парус не белый рассвет,
Мир, который достался от праздника, дня не веселья.
Ассонансом звучит всем вослед, не послед, не привет,
Носовыми согласными дервиш кричит от безделья.
И нисходит Миссия на землю, асфальт, босиком
Яма кольями колет его ослепленного сразу,
Ирис дарит, один за другим и молчит языком.
Лабиально шипит, как змея, и сплетается в ком.
Иш Табаб смотрит мимо, на баб, дев, плеяд, вот зараза!
«Шо?» - кричит, как москвич коренной и педаль жмет отказом.
Иждивенцы идут вдоль площадки твоей и моей,
Заратустрой клянутся оставить в покое покои,
Ослабляя посылы основ наболевших огней.
Фонари пляшут четко чечетку на письмах, на лои.
Ежегодный не год оставляет девчонкой-судьбой,
Наблюдательным смыслом, последней лакуной, каверной,
Известковые мысли, не мысли и путь в Уренгой.
Язь, как аз, Атлатонан, поверь и молчи равномерно.