Окурки брошены. И взведены курки
в карманах куртки.
Стучат надменные кастеты об ножи.
Я по уши в дерьме тоски и смертной скуки:
В письме ответном душу обнажи!
Мы пиво выпили: осталась только пена.
Стреляем в Совесть кучно вдоль стены.
Мы слышим Вагнера, а хочется Шопена.
Мои стихи никем не прочтены.
И маска сорвана: под сапогом пылится.
Носить мундир — мой самый страшный грех.
Я раньше думал, это небылица,
Но немцы тоже ненавидят Третий Рейх.
Носы расквашены, а слёзы матерей
родят морщины,
Где золото волос ворует седина.
Раз под шевронами безмозглые машины,
Засуньте в жопу, фюрер, ваши ордена!
Но Бог Богов вооружился гневом:
Ударил молот по горе, и грянул гром!
Адольф-Адам стал искуситель Евам:
Плюются бомбы смертью за углом.
Звенели гильзы от свинцовых порций,
Что выдавало дуло в грудь по три.
У зачумлённых есть иконоборцы,
Прозревшие средь общей слепоты.
Тираны новоявленных империй
Ведут игру из башни смотровой.
А мы в бою им дифирамбы пели,
Ложась покорно скошенной травой.
Мы заслужили ненависть еврея,
Цыгана, русского, круша за пядью пядь.
Но нас накажет беспристрастно Время,
Назначив Суд на девятнадцать сорок пять.
Дрожит война на треснувших опорах:
Плацдарм как улей, солдаты вместо пчёл.
Пыльцу цветочную нам заменяет порох.
Твоё письмо я так и не прочёл!
Приблизилось затишье перед бурей:
Я под погонами СС ни жив, ни мёртв!
Смерть-Пасечник отравит дымом улей:
Так наших жизней забирают горький мёд.
Но боль не тонет даже в шнапса литре!
Оглохнет от проклятий лагерей
Наш бесноватый фюрер Ада Гитлер.
Смешно: на половину он еврей!
А буква «Ё» - немецкий наш умлаут.
Допью за крах СС противный шнапс.
Опять овчарки чёрной ночью лают.
Мой Друг! За всё-за всё простите нас!
Я по уши в дерьме тоски и смертной скуки:
В письме ответном душу обнажи!
Окурки брошены. И взведены курки
в карманах куртки.
Стучат презрительно кастеты об ножи.