Отныне женщина совершенна.
Ее мертвое
Тело несет улыбку завершенности.
Иллюзия Греческой неизбежности
Струится в складках ее тоги,
Ее оголенные
Стопы, кажется, молвят:
Мы слишком далеко зашли, все кончено.
Каждое мертвое дитя свернуто в кольцо, змеею белой,
Каждое из них у крохотного
Кувшина с молоком, теперь пустого.
Она ввернула их
Обратно в тело, подобно лепесткам
Закрытой розы, когда сад
Застывает, кровоточат ароматы
Глубоких, сладких горловин цветка ночного.
И не о чем печалиться луне,
Взирающей из капюшона костяного.
Привычны ей такого рода вещи
Траурные одеяния шуршат, волочась по земле.
The woman is perfected.
Her dead
Body wears the smile of accomplishment,
The illusion of a Greek necessity
Flows in the scrolls of her toga,
Her bare
Feet seem to be saying:
We have come so far, it is over.
Each dead child coiled, a white serpent,
One at each little
Pitcher of milk, now empty.
She has folded
Them back into her body as petals
Of a rose close when the garden
Stiffens and odors bleed
From the sweet, deep throats of the night flower.
The moon has nothing to be sad about,
Staring from her hood of bone.
She is used to this sort of thing.
Her blacks crackle and drag.