Опять сосед ворчит, какой же чёрт
весь стог разворошил ему вчера, –
он ночи в карауле напролёт,
но прежняя картина вновь с утра.
Смущённая, стою я в стороне,
растерянность не скроешь второпях…
Румянец краской, стыд ли… – всё вдвойне,
брусникой – поцелуи на губах.
Ведь в том стогу меня ты обнимал,
сминая разум трепетом хмельным,
и в каждый стон дыхание вплетал
под пылким бурным натиском своим.
Горошинками пуговки долой…
Волнуя, трогал пухлые соски,
их спелость мял, любуясь наготой,
пленяя всем запретам вопреки.
Так с края в край… и не было уж сил,
по сочности набухшей – вёл рукой…
ласкал бесстыдно… шёпотом пьянил,
со мной сливаясь в яви колдовской.
А после мне ладошки целовал,
укравшие твой пряный запах вслед… –
о как же миг подаренный был мал,
вместивший ночь и росный наш рассвет…