Автор: Александр Жук
Публикация: 2010-03-08
Раздел: без раздела
Русский Дух
11
Прошедших лет тревожные призывы,
Где смерть и голод были на Яву,
И те свидетели еще покуда живы,
Я их на суд всеобщий позову.
Эта история написана со слов героя Великой Отечественной Войны Седина Михаила Васильевича, сражавшегося за Родину с одна тысяча девять сот сорок первого по тысяча девятьсот сорок пятый год. Не справедливо осужденного Советской властью и признанного врагом народа по статье измена родине, позже реабилитированного, и восстановленного на службу Советскую армию.
Посвящается всем воинам сражавшимся, за Родину в годы ВОВ.
«Русский дух»
Мне рассказывал старый дед Миша,
по соседству который живёт.
Что таким же как я мальчишкой,
его взяли когда-то на фронт.
В сорок первом году сынишкой,
он ушёл на защиту страны.
Молодой рядовой Седин Мишка,
и участник суровой войны.
По Союзу война бросала,
в общем, с разных фронтов он ходил,
Грудь осколками всю пописало,
много крови на ней он пролил.
Впечатлений тяжёлых не мало,
с тех военных и пасмурных лет.
Говорит: «Очень жутко бывало»,
показав свой военный билет.
***
«Но вот случай один ужасный
я ни как позабыть не могу,
Фриц отвел от меня опасность,
двух секунд не хватило врагу.
С боем мы отошли к пригорку,
закрепились на высоте,
Не успел закурить махорку,
как увидел фашистов в версте.
Шли они с минометным ударом,
успевай нагибаться в окоп.
А вокруг всё пылало пожаром,
то и смотришь, не вдарит ли в лоб.
Было страшно, не падали духом,
жаль лишь очередь дать я успел.
Мина сильно рванула и глухо,
у окопа, в котором сидел.
12
В общем дальше темно как в танке,
как очнулся, увидел в упор,
Как из нашей родимой «берданки»,
был дострелян Советский майор…»
Говорил, говорил дед Миша,
а в его потускневших глазах.
Был тот бой и до селе слышен,
злость и ненависть, съеденный страх.
«Я лежу окровавленный, грязный.
Фрицы в плен очень редко берут.
Много мыслей прокручивал разных,
думал, всё, что останусь я тут.
Ну а фриц всё ходил и клацал,
где-то слышно как стонут бойцы,
Фриц глумился, в карманах «мацал»,
а вокруг мертвецы, мертвецы.
***
Вот ко мне молодой подходит.
Всё подумал, пишите, привет.
Ствол к виску и затвор он уж взводит,
весь прыщавый «фашистский скелет».
Точно слышал, как щелкнул затвором,
но вот выстрелить он не успел,
Лейтенант их немецкий с укором,
очень громко «nicht shissen» хрипел.
По-немецки слова неказистые,
а по-русски я понял - живу.
Немец их прокричал, словно выстрелил,
и показывал пальцем ко рву.
Немчура вся зашевелилась,
всех со мной в одну кучу снесли,
Наша куча соляркой облилась,
а потом её в раз подожгли.
***
Я был стиснут средь мертвых товарищей,
как все немцы ушли не видал.
А от едкого дыма туманище,
дыры в лёгких мне проедал.
Стух огонь, я подняться пытался,
не выходит, ведь нет больше сил,
Рвал, из всех сил наверно старался,
даже губы себе прокусил.
Все б не что, обожгло мне ноги,
но я выбрался смерти назло,
И по старой разбитой дороге,
я приполз в небольшое село.
Силы все я потратил в дороге,
лишь дополз ко двору и упал,
Весь на ранах не чувствую ногу,
и не знаю так сколько проспал.
А очнулся я в доме, на койке,
люди добрые дали мне кров
В общем, раны я выдержал стойко,
через пару недель я здоров,
Людям этим за всё поклонился,
за леченье, за хлеб, за приют.
И уже очень скоро простился,
ведь враги там товарищей бьют.
Ну а позже, узнал от кого-то,
что в селенье, где был мой приют,
Заходила фашистов пехота,
уходя то село подожгут.
Раны все мои как на собаке,
я к своим как безумный бежал,
Но не знал я, что буду в бараке,
что грозит мне теперь трибунал.
Привезли нас в комендатуру,
не один я здесь был такой,
Много пленных, а был и на «дуру»,
«самострельщик» с пробитой рукой
Но закон здесь для всех одинаков,
ты виновен, своё получай,
На «Штраф Бат.», без различий и знаков,
кровью, потом, вину замывай.
Но была еще высшая мера,
я легко под статью мог попасть,
Я молился и может быть вера,
не давала бесстыдно, пропасть.
Били долго меня и сердито,
хоть не давно я при смерти был,
Всё что можно, уж было отбито,
а потом «особист» допросил.
***
Ты для нас теперь враг народа,
мне твердил пышный франт - особист,
Ты же шкура, продажная морда,
ты для нас теперь тоже фашист.
И страшней и обидней на свете,
слов в свой адрес не раз, не слыхал,
Про меня тот майор в стенгазете,
две заметки в наказ написал.
Что, мол, бдительность комендатуры,
не должна отдыхать ни когда,
А такие продажные шкуры,
не достойные даже суда.
Много я перебил фашиста,
много боли фашист причинил,
Но, а грязь от тех слов «особиста»,
я по нынешний день не отмыл,
***
Издевается враг, бьёт и колит,
но на, то мы с ним и враги
А когда мне «товарищ» мусолит,
что я тварь, хуже грязной слуги,
Так хотелось, прям в морду плюнуть,
и сказать сам ты грязный слуга.
Не хлебавший ни пота не крови,
не топтавший в грязи сапога.
Но тогда почему-то сдержался,
видно жизни своей пожалел,
А скажи, с жизнью точно расстался,
сразу дал тот майор мне расстрел.
Я бы нынче хотел повстречаться,
с тем майором, что в прошлом бранил,
Как бы нынче он стал извиваться,
как бы нынче, он заговорил.
***
Срок прошел, и меня оправдали,
невиновен, вернуть старшину,
Но забрав боевые медали,
так сказали, умри за страну.
Он до самой Победы сражался,
до Берлина чуть, чуть не дошел.
И еще много раз награждался,
На ногах своих к дому пришёл,
Мать с отцом у него расстреляли,
и сгорела родная изба.
Многих близких фашисты угнали,
вот такая у деда судьба.
«Ну, да ладно»,- сказал дед Миша:
« что прошло, не сложить, не вернуть»
Много разных историй я слышал,
но у этой тяжёлая суть.
***
Все ребята повторят героям,
что с экрана принес Голливуд,
Но, а что мы как нация, стоим,
коль забыт титанический труд.
Есть у нас боевые герои,
и безвестные воины есть,
Благодарен я им всей душою,
за их мужество, стойкость и честь.
Русский дух - нет на свете сильнее,
и про это нельзя забывать.
Мы огромную силу имеем,
«мы имеем великую стать».
Наша гордость - наши Герои,
наши Деды - из кремня щиты!!!
Те, кто нас защищали собою,
вот кому подражать должен ты!!!
20.06.2001г. Жук А.В.©