В период раздвоения (бифуркации) культа собственной личности он почувствовал, как нудно нарывающий фурункул на шее заплакал навзрыд и появилась непреодолимая потребность к чревовещанию в момент, когда дружок по кегельбану представил его самому непривлекательному экспонату попадавшему в поле его зрения, мадам Фру-фру. Завидев ее, кончики его нервов возмущенно задрожали и стали терять чувствительность. Ощущение жажды зарегистрировалось у консьержа языка у зубной стойки во рту. Нестерпимо захотелось манекен напротив в витрине модного бутика. Ноги пришли в ватное состояние. Жабы в болоте его мозга отвратительно хохотали и квакали. Он с удивлением отметил, что отчетливо распознавал каждый клокочущий квак. В глазах замелькали мошки. Предобморочное состояние, – пронесся предупредительный сигнал в левом полушарии и поспешно скрылся в теменной области. Неужели это та самая фройляйн Фру-фру, покорявшая воспоминания его прадеда после взятия Берлина в течение сорока лет. Та что зажигала сердца и предстательные желе... пламенем, от которого не помогала ни одна знахарка в радиусе 153 километров валявшегося в руинах города-монстра. Та самая Фру-фру, воспевавшая как никто в мире Парад Мерзавцев в своей нескончаемой нюренбергской ленте вышколенных марширующих садистов.
Он протянул ей руку, украшенную номером 32714 в память о чудом вырвавшемся из Дахау деде.
– Поздравляю вас с 101 годком (конгратулире зихь), – произнес он как зазомбированный.
Она с трудом разглядела на его руке цифры своими подслеповатыми глазками. Складки крокодиловой кожи напряглись на костях лицевого скелета. Она брезгливо отдернула руку, встала и вышла из кафе, закутавшись в вечерний саван города.