.
Нет ничего отвратительнее в русской литературной жизни всякого рода обществ, казалось бы, по разным обстоятельствам, объединивших совершенно различных обитателей этой самой литературной жизни. Но при внимательном рассмотрении у всех этих обществ обнаруживается абсолютно одинаковое свойство:все они держатся на единодушном неприятии русской составляющей, как ни странно, в русском же языке...
Такое единодушие само по себе было бы безвредно, если бы не внушало в этих сообществах, их постоянным или приходящим участникам, чувство неспокойной значительности и, что стыднее всего — чувство обязательной необходимости присутствия их в пределах самого русского языка....
Эти сообщества притягивают людей, совершенно далеких от поэзии, и которых на самом деле всегда подспудно волнует вопрос: насколько они ущербней и беспомощней других в плане стихосложения, и оттого постоянно и неумолчно бродя внутри своих групп, страстно надеются высмотреть в стихах собратьев то, чем можно оправдать свое творчество.
Поэтам, пишущим качественно и профессионально, такие общества противны хотя бы из-за того, что хорошему поэту нужна аудитория, а не косноязычные рассуждения о поэзии людей, никаким образом за нее не ответственных и существование
которых в этой поэзии представляется возможным только им.Мне довелось посетить некоторые областные и городские писательские союзы в центральной части России, и почти везде состояние дел не внушает надежд на какой-
нибудь качественный скачок вопреки расхожему мнению о переходе количества в качество, ибо литература — штучный товар, и порядка десяти тысяч членов Союза писателей — это, я бы сказал, следствие коррупции бездарности, как и в других областях нашей государственности.
Вообще, коррупция и есть неотъемлемая составляющая бесталанных индивидов.
Поколение, воспитанное советской системой, что бы там ни говорили теперь, имело крепкую образовательную (лучшую в мире) базу, стойкую патриотическую направленность (без чего ни один поэт как поэт состояться не может), несмотря на все идеологические перекосы, сотворяемые, опять же, ординарными невыразительными функционерами.
Имена наиболее достойных — у грамотных людей на слуху, но кто приходит сейчас на место, пусть и не равнозначных, но, все-таки, действительно — писателей и поэтов? Восьмидесятилетние, как и семидесятилетние, передают бразды шестидесятилетним, среди которых не очень выделяется кто-то значительный, а среди пятидесятилетних этот процент еще более клонится в сторону уменьшения, и говорить о сорокалетних и тридцатилетних, совершенно не могущих сдвинуться с нуля, здесь не приходится.
Случилось посидеть в жюри на одном то ли конкурсе, то ли семинаре поэтов, номинально молодых, от 16 до 40 лет, и то, что вдохновенно озвучивалось участниками, вгоняло в совершеннейшее недоумение бессмысленностью восприятия этими участниками себя в поэзии, умеющими рифмовать (и то не всегда), но откровенно не могущими осознать, что поэзия смысла — и есть то, к чему надо стремиться.
Поэт — понятие абсолютно элитарное, и все, что он творит, изначально предназначено лучшей части общества, настоящей элите, а не той, которая нынче себя таковой провозгласила. Осознанно или неосознанно люди, пишущие стихи, все-таки выделяют себя изо всех прочих именно желанием присутствия себя в элите, и это желание заслоняет в них здравый смысл и критическое отношение к своему творчеству.
Раньше членство в Союзе писателей как раз подразумевало вхождение в элиту в той стране, где мы жили. Настоящая элита, растерзанная на длине века, осколочно поблескивала в советский период. Что мы имеем сейчас? Абсурдное количество поэтов и писателей, заменивших качество количеством.
Литературная критика находится в таком состоянии на сегодняшний день, что определить ее как обязательную и неотъемлемую составляющую современной творческой жизни, при всем многолюдстве на других направлениях, не представляется возможным и, мало того, предпосылок, что положение вещей как-то уравновесится в будущем, не наблюдается.
Только при полном незнании предмета, обозначаемого как критика, можно всерьез воспринимать абсолютно субъективные, в большинстве своем ангажированные, и, что самое удручающее, безапелляционные в самой своей подаче, будь они хвалебные или уничтожающие, замечания о произведениях того или иного писателя.
Первый и самый правдоподобный постулат критики, взятый на вооружение,—опять же, не по своей воле, а в продолжение устоявшейся традиции, передаваемой, как заклинание, от одного поколения к другому,— состоит в том, что поэту, дескать, просто необходимо как можно больше читать других поэтов, дабы развиваться во всех направлениях. Скажем сразу, что подобное утверждение имеет право на существование, но не должно накладывать на доверчивого или неопытного автора сочинений обязательств по выполнению этого не только спорного, но и к тому же вредного совета, впрочем, так же, как и для более развитых литераторов.
Сочинения других авторов необходимо читать, но читать только после глубокого знакомства с мировой классикой, и чем раньше пора этого знакомства настанет, тем больше возможностей и вероятностей, что в соответствии с природным дарованием этот труд даст положительный результат в дальнейшем.
В блаженную пору открытия для ума и души лучших образцов мировой и отечественной литературы на всю последующую жизнь заливается тот фундамент, на котором поднимутся стены собственных творений, выложенные по разумению и просто умению каменщика.
Когда наряду с великими писателями читают Бродского или Рыжего, Лескова перемежают с Боборыкиным, а Сергеева-Ценского с Пикулем, то это не приносит никакого зла здоровому изначально дарованию, умеющему быстро и бесповоротно отделить действительное от надуманного, чтобы больше никогда не возвращаться к этой точке.
Воспитанный только на Маяковском, Хармсе и Хлебникове никогда не сможет встать в один ряд с тем, кому глубоко знаком Данте, Лонгфелло и Бунин, а все потому, что первых можно только копировать, тогда как в развитии начал творчества они сообщают экспериментальное направление, ищущее в игре слов оправдание бессмысленности творчества, а вторые ставят слова на службу смыслу, отчего те распространяются в стройные порядки, которым хочется соответствовать без подражательства, но с затаенной увлеченной надеждой дотянуться до гармонии, сложившейся из смысла, красоты речи и образов, и не щипать несчастного Пушкина за бакенбарды безумными верлибрами, хокку и тому подобными выкидышами болезненной души.
Критика отечественная осталась в золотом веке русской поэзии, а та часть, что попыталась пройти дальше, сгнила в растленном серебряном веке, когда местечковая поэзия, заявившая о своих претензиях на место в русской литературе, так преуспела в этом, что до сих пор великая русская поэзия не может отмыться, и это, главным образом, из-за того, что критика из инструмента, которым виртуозно пользовались еще Белинский и Писарев, стала одним из способов продвижения угодных и умерщвления неугодных.
Можно возразить, что для критики (в сегодняшней ипостаси), ищущей объекты для приложения, таковых уже много лет не находится, так как критика не имеет права развлекаться на ничего не стоящих произведениях, слишком распространившихся во всех направлениях, а должна выводить на свет сюжеты многослойные, неординарные, могущие содействовать пониманию окружающими своего места во времени и вне его, строго благожелательно рассматривая их со всех значимых позиций, - и на подобную точку зрения найдется немало доброхотов.
Решусь согласиться, но с небольшой оговоркой: объекты потому не находятся, что их не ищут, хотя не факт, что они вообще есть, но поиском их навряд ли кому охота заниматься, ибо для этого нужен такой же талант, как и для написания стихотворений.
Были невразумительные попытки реанимировать русскую поэзию, но без самостоятельной и талантливой критики мы получили всего несколько имен, в гениальности которых то самое подобие критики убеждает нас спорадически от юбилея к юбилею, вероятно, от вопиющей безысходности на поэтическом поле, назначившее их великими русскими поэтами, чему нет желания и понимания противиться всем остальным, принимая как правильное.
Слабо, но все же надеюсь на то, что написанное мною воспримут не как посягательство на священных для кого-то коров, а как спокойный и благоразумный просмотр состояния дел в современной поэзии, пропущенный через собственный опыт и понимание, независимо от любых других, и постараюсь в дальнейшем не грешить субъективностью в силу этих самых опыта и понимания.
Вопрос критики сцеплен с таким множеством других вопросов во всех областях жизни, что иному человеку пришлось бы задуматься: а стоит ли оно того потраченного времени и тех приложенных умственных сил? Осмысление положения дел в поэзии ничего само по себе не стоит без пристального непредвзятого взора на состояние дел страны, будь то политика или экономика.
В стране, снабженной огромными богатствами природы, государство , частично захваченное недоброкачественными людьми, ищущими лишь собственной выгоды от занимаемых должностей, принуждает великое большинство народа жить на пороге и за порогом бедности, — того народа, чувство справедливости в котором является главным движущим стимулом на протяжении всей его истории, и поэзия остается одним из последних решительных оплотов, за которые народ, в массе своей пока еще просвещенный, держится иногда совершенно бессознательно, но с отчаянным упорством. Потому не должно вызывать удивления то огромное количество пишущих, обнаруживших в себе потребности и способности, часто преувеличенные, к литературной деятельности. Только на этом поле человек может выразить свое отношение к совершенно ущербным людям во власти, лишенным всякой морали, как и надежды на исправление. Общество, до конца не развращенное, пробует сохранить основы любви и самой сути жизни, изо дня в день методично разрушаемых прислугой антирусского лобби, аккумулирующего для этого разрушения все ресурсы, отхваченные у законных хозяев.
Такие умозаключения логично приводят к осознанию того, что русская поэзия нужна только тем, кто на самом деле не равнодушен к своей Родине и к ее будущему.
Власти сегодняшних чиновников хорошая, высокая, великая поэзия не нужна, а скорее наоборот, она угрожает ей как вечный антипод тому животному, точнее, людоедскому началу, доминирующему в этой власти. Призывы к совести, чести и всяческим добродетелям могут и обязаны оставаться в отведенных для этого местах, да и то под негласным присмотром.
О какой критике можно говорить, если сломан стержень, скреплявший поэзию разных поколений в ее преемственности, если вросшие с советских времен во все возвышенности литературного ландшафта старшие товарищи упорно, насмерть отстаивают занятые позиции от талантливых и бесприютных авторов новых призывов.
Обсевшие все сколь-нибудь значимые должности в литературе, сами давно уже творчески бесплодные,— причем, многие — изначально, — с маниакальной лихорадочностью дерутся между собой за медали и грамоты, гранты и звания, создавая союзы и академии, принимая в них не по весу талантов и дарований, а по весу кошельков и лояльностей, и, в довершение всему, озабоченные своим потомством, которому всеми правдами и неправдами заботливо завещают нагретые места.
Нужна ли им критика — вопрос риторический, поскольку такая критика мгновенно обнажит всю несостоятельность их творчества, которое и дало им все те блага, пользуясь очевидным отсутствием внятного и обстоятельного разбора в каждом случае отдельно.
Частично в роли критиков выступают редакторы журналов и газет, во многих случаях единолично составляя порядки и критерии публикаций сообразно своему уровню или полному отсутствию такового, и такое положение вещей может устраивать только этих редакторов.
А теперь ответьте: нужна ли, к примеру, мне их критика, если все их достоинство заключаются в том, что они раньше меня оказались на белом свете или в нужном месте и, соответственно, расположились раньше на господствующих высотах?
Это самый больной вопрос критики — кто может ей служить? Кому должен вверять свои стихи поэт, если у него нет уверенности в профессионализме условного критика, да и не стоит забывать, что, как мы все знаем, каждый пишущий все равно в душе считает свои стихи лучше других?
У всякого здравомыслящего автора всегда есть к чему стремиться, и есть такие же авторы, творчество которых он явно или подспудно уважает, а значит и мнение их должен ценить. Формат этого портала позволяет напрямую обращаться друг к другу, чем непременно можно пользоваться для написания критических, обязательно публичных, статей друг другу по обоюдному согласию.
Советую примириться с тем, что уровень собственного творчества, как и оценки чужого, у каждого разнится на порядки, и, вполне естественно, большее количество таких критических статей не будет представлять ценности, но зато мы абсолютно точно получим некоторое количество достойных разборов не на уровне препарации отдельных стихов, а на уровне серьезного проникновения в среду обитания того или иного поэта, что и явится, как мне верится, началом возрождения института настоящей критики, без которой поэзия просто задохнется, и о смыслах которой необходимо говорить.
Можно понять людей, пишущих дерьмово и выносящих это на люди в том плане, что иначе они в своем дерьме захлебнутся, но нельзя понять людей, с удовольствием это непотребство разбирающих и оценивающих, хотя, конечно, за деньги многие готовы переступить через себя и поплескаться в любой указанной луже.
Передачи телевидения страшны не убожеством творчества участников, а, похоже, сознательным культивированием этого убожества, что является составляющей, весьма очевидно, культурной политики некоторых государственных институтов в целом.
Обрезание образования на русский язык и литературу, при этом с введением в программу изучения чуждых русскому языку писателей, настойчиво ведет нас в такие пустыни, где сегодняшние отпетые графоманы будут восприниматься журчанием родников.
Занимательно то, что многочисленные «поэты» как раз и составляют наконечник копья, входящий в сердце народа. Разрушающее действие, особенно на неустоявшиеся умы людей нового поколения, происходит всякий раз, когда эти служители слова без малейшего стыда и сомнения, выплескивают на аудиторию потоки записанного вдохновения.
Я видел, как молодая аудитория ловит слова и как она им хочет верить, потому что молодой ум еще не может представить, чтобы какой-то солидный член лито или союза может быть обычным лжецом, с воодушевлением пропагандирующим свою несостоятельность.
Пропаганда в сегодняшнем дне имеет больше возможностей, чем десятки лет назад, и если при тех ограниченных ресурсах она сумела вдолбить в не совсем необразованные мозги мифы о гениальности пастернаков и бродских, то жутко и думать, что она забивает сейчас, и кого назовут великим с согласия публики.
Для примера можно привести раскрутку Прилепина, играющего отведенную роль в убийстве русской литературы. Не верю, что оскудела талантами земля русская, хотя утвердить меня желают в обратном авторитетные в своих кругах критики, с такой неунывающей настойчивостью восхваляющие совершенно серых, вторичных, а иногда и просто негодных писателей, что возникает подозрение в личном интересе этих самых критиков. Взять того же Владимира Бондаренко, до такого неприличия возносящего Захара Прилепина, что диву даешься. Тот у Бондаренко уже и новый Горький, и живой классик русской литературы и проч.
О постыдно неграмотном, неинтересном, неумном романе «Обитель» написал Владимир Григорьевич столько ласковых слов, что впору в отдельную брошюру связать, да и в серии ЖЗЛ Прилепина увековечить — материала накропал достаточно.
Признаться, меня мало заботят их личные отношения, но удел критика вытаскивать на свет белый действительные таланты, а не муссировать, благо речь и письмо развиты, сочинения людей, ищущих в литературе или через нее любых преференций, что всегда обратно пропорционально таланту.
Вообще, в современной литературной среде сложились разновеликие муравейники, обитатели которых время от времени лениво ходят друг на друга войной — там свои перебежчики, пленные и герои. Клановость пронизала не только власть и так называемый бизнес, но и литературу.
Конечно, клановость существовала и ранее, но сейчас, когда творчество, пусть и самое гениальное, не дает средств к сносному существованию, только принадлеж ность или приближенность к определенной группе деятелей от литературы, успевших прихватить газету, журнал или фонд, должность или имя почившего классика, способна выставить перед публикой самого никчемного борзописца, и в некоторых случаях способна заставить поверить некоторую часть публики в то, что этот борзописец и есть наша литература.
За последние 25 лет не появилось ни одного (!) достойного писателя, хотя бы уровня Распутина, ни одного поэта уровня Кузнецова.
Это говорит где-то и об угасании талантливого начала, и о невозможности русских, именно русских, талантов дойти до широкой аудитории. Казалось бы, интернет дает возможность всем, но он до того забит шлаком, что металл разглядеть совершенно невозможно.
Стихотворные сайты вносят свои пять копеек, с одной стороны давая возможность публиковаться всем без разбора (авось читатель разберется), а с другой стороны, устраивая издевательские дегенеративные конкурсы, рейтинги и прочие закоулки, внешнего посетителя старательно направляют в те подвалы, где плодятся только комары, но никак не поэзия.
Лукавство редакций телевизионных «поэтических» программ в том, что они, выпячивая дешевые поделки, знают им цену и позволяют ведущим, кои совсем не дураки, вдоволь издеваться над приглашенными, которые этого заслуживают уже тем, что приперлись со своими бредовыми конструкциями на эфир.
Но награждают пафосно, по-взрослому, что добавляет перчика в это блюдо. Я не так часто смотрю эти программы, можно сказать, совсем редко. Иногда захожу на «Народного поэта», иногда даже знаю, кто стал поэтом года или получил большую премию по литературе. И мне всегда почему-то стыдно за взрослых людей, номинантов или лауреатов, хотя им самим не стыдно.
Поэт — сгусток мыслей, чаяний, судеб народа. Читатель ищет в его стихах то, что хочет или о чем подозревает, но не может выразить это емко и красиво.
Сколь угодно можно злорадствовать по поводу поэтов, но движение, неуклонное, поощряемое злонамеренными версификаторами, пробившимися во власть, заставляет с опасением смотреть в завтрашний день литературы, из которого вдохновенная бездарность, подкрашенная нецензурщиной, уже сейчас сжимает горло великой русской литературы.