- Ишь ты, богатство какое приобрёл! – похвалился Павел Иванович, его внимательные серые глаза ласково прищурились, будто заново приценивались к нежданной находке.
Калитка брякнула. Он оглянулся. Сосед Василий Лаврентьевич шагал, покачиваясь, к мастерской. И впереди него также скользила, покачиваясь, то удлиняясь, то укорачиваясь, густая тень.
- В мастерской? – спросил он, хотя и видел сквозь стекло Павла Ивановича.
- Входи, тут я, - откликнулся хозяин.
Василий Лаврентьевич шагнул через порог, привычно наклоняя голову, и долго ёрзал на стуле, устраивая поудобнее выпирающий живот. Стёклышки очков взблёскивали солнцем. Наконец он устроился, широко расставив крепкие, обтянутые кирзой ноги, и улыбнулся:
- На чащенину ходил?
- Ходил.
- Грибы принёс?
- Есть маленько, на губенку хватит.
- И охота тебе в какую-то беду за семь вёрст ходить? Вставать рано?
- Да раннего мороз не бьёт, Василий Лаврентьевич!
- Ну да… Тут, Паша, у меня одёночек остался, граммов двести. Может, посидим? А то хожу зеваю, голову задираю!
- Можно и посидеть, - пожал плечами Павел Иванович. – Только я не ужинал ещё, в избу пойдём?
- Нет, дома сидеть – это для другого дня. Здесь попроще. Хлебушка принеси да луковку. Делов-то у нас – только губы смочить. Я ведь и не думал ни о чём, а тут в буфет полез, а там одёнок стоит, сманивает. В окно глянул: ты в мастерскую пошёл. Ну и я к тебе!
Дома Даша всполошилась, сунула сковородку с рыбой, картошку выкатила:
- Много-то не пейте!
- Да одёнок у него, Даша! Всего-то! Чего всполошилась?
- Ехать завтра в Шатрово!
- Так и съездим. Встанем пораньше да съездим.
- Ты рыбу-то всю бери, всю сковородку. Вася-то один живёт. Для себя-то не больно охота готовить, так хоть тут поест…
В мастерской Василий Лаврентьевич уже катал перед собой колёсо:
- Ишь ты, высокое какое! Ладное! Вон у того соседнего шпоночки могут повылететь, а у этого держатся! Ты железо-то чего снял?
- Да нашёл такими, - ответил Павел Иванович. – Из лесу сегодня приволок. Выбросил кто-то.
- Ты глянь, Иваныч! Какие раньше мастера были! Спицы-то как пригнаны, ни щёлочки! Как всё подобрано! Красота! На, наливай! – он протянул бутылку. – Глаз не отвести. Это мы сейчас удивляемся: красота! А ведь раньше-то на эту красоту и не смотрели: так повседневность, привычная работа! Нынче кто за такую работу примется? Нет мастеров больше, повывелись!
- Ну, ты не прав, - возразил Павел Иванович. – Если работа хорошо сделана, так и раньше ею любовались! И ценили. В любое время хороший труд всегда в цене. Может, и сейчас такие колёса делают?
- Может, и делают, да всё равно не такие. Кому теперь телеги надо? Да и дерево сейчас Иваныч, не такое, не вязкое. Вот где в нашем лесу доброе дерево найдёшь? Все рохлые, все заболонистые. На окладное ни одно не пойдёт! Выжмет! Я на окладное дерево за тридцать вёрст выискал! Такая листва росла, такая шароня! Триста лет простоит и ещё столько! Ты поповский дом видал? Три бревна положили – и стена по грудь! Да, доброе колесо ты нашёл, доброе! – говорил Василий Лаврентьевич, принимая рюмку. - Да и соседнее не хуже.
Они выпили и помолчали. Мастерская, нагретая солнцем, отдавала теплом, дышала спокойно и тихо, поскрипывала и мягко светилась рыжим золотом да синеватой чернильной тенью. За окном на столбе неподвижно сидела белая чайка. На крыльцо вышла Даша, опрокинула пестерь, похлопала по донцу, высыпая иглу и жёлтые листья. Из-под руки посмотрела на мастерскую и рукой помахала.
Василий Лаврентьевич опёрся на подоконник, подпёр кулаком голову.
- Вот у меня отец Лаврентий, Лавруха все его звали, говорил мне: учись, Васька, у меня, пока жив, учись корзины да кошели плести. Гляди, как делается. В старости прокормишься! Затащит меня в мастерскую, посадит рядом: смотри! А я в окно всё глядел: как бы мне к ребятне удрать! А он плёл хорошо да всё косым плетением. Прямым-то все умеют, а косым-то нескоро и научишься! Зато плотнее да красивее. Лет десять кошель простоит, а корзина и того больше. До сих пор у меня в ходу корзинки батины. Я порой, Иваныч, одну возьму в руки, поверчу, такая печаль нахлынет! Руки батины вспомню, глаза его… Так стыдно станет! Мы вот в лес пойдём, у него топорик с собой. На ремне сбоку скоба была такая, натопорница. Он к сосне подойдёт, усекёт её и щепину на себя потащит. Если ровно потянется, значит, бери её: хорошую лучину нащиплешь, прямую. «Запомнил?» - спрашивает. Сосну такую о сырое место сыскать можно, да не сразу найдёшь. Находишься! Вот я сейчас, Иваныч, на пенсии. Все дела переделаны. Года как мешок за спиной. Сел бы корзины плести, да не знаю батиной науки. Или попробовать?
- А чего не попробовать? Глаза вспомнят, руки сделают. Лаврентий хороший мастер был. У меня его полатухи до сих пор на повети лежат! Он у тебя до последнего часа с топором не расставался. Помнишь, как Матвею избу рубили? Оставил твой Лаврентий бревно вполсыти, на девятнадцатом венце, не успел щап дорубить, так к венцу три дня не подходили… Таких мастеров, как твой Лаврентий, поискать надо!