Какая-то строчка, могла бы которая день описать,
И множество - множество многоточий.
Лежит предо мною пустая в своей новизне тетрадь,
И маленький карандашик заточен.
Я бы хотела поведать о многом, Друг,
Но сыплются мысли в бумагу истлевшим пеплом.
Как я целовала краешек алых губ...
И многое-многое о чем сто раз было спето.
Чертить мысле-линии по позвонкам
Раздевшейся и покорившейся правды.
Есть большее что-то, что я никому не отдам,
И действия, что воплотились из блеклого "завтра".
Мы делали снимки, смеялись, спускали затвор,
И мир воплощался живее, чем был на деле.
Я многое ставлю и ставила раньше судьбе в укор,
Но просыпалась однако же в теплой и мягкой постели.
А несправедливость, наверное, в том состоит,
Что кабы да вместе к заветной идти бы цели.
Но шепчет змеиный язык и убить норовит,
Как только затянутся прошлые раны-потери.
Я много любила, и дух от того мой слаб,
И дух от того мой крепок — так вышло, что же?
Но почему же сейчас так яснее все стены преград,
Едино-разъединяющих нас? Ответь мне, Боже!
Слова распускаются цветом и тают на языке,
И образ мелькающий в кофточке подвенечной.
Мне бы хотелось остаться в сегодняшнем дне,
Сделать томительность счастья почти бесконечной.
Мне бы хотелось, но время всегда вперед,
В этом, пожалуй, большая его заслуга:
Каждый момент только в памяти нашей живет,
И, когда плохо, излечат объятия друга.
И когда плохо, то - временна суета.
Вот прихожу я к засевшему в памяти плотно крылечку
И говорю себе: "можно смеяться, всё — та еще ерунда!
Не забывай же, что жизнь так стремительна и конечна,
Не забывай же прекрасное видеть в дне,
Каждом прожитом тобой, даже трудном!"
Я загадала желанье упавшей с небес звезде,
И оно сбудется точно под это утро.