(финал поэмы «Чело-Веки»: http://www.stihi.ru/2006/12/19-1223)
(картина Николая Рериха «Дом Сольвейг»): http://roerih.ru/rerih/29.php)
Когда-нибудь… И, вот, прошло сто лет…
Нет – тысяча, поскольку миг – за десять.
За ловлей неизведанных планет
мы позабыли души наши взвесить.
А надо бы… Но «бы» уже вдали –
и сослагать не стоит… Полюс тает,
раздавливая наши корабли,
где – никого… И журавлями стая
обугленных плывет колода слов,
цепляющихся в памяти за пену…
Расстались просто. И нажгли мостов.
И вырвались из неземного плена
поруганной, оболганной любви,
так испугавшись божьего подарка,
что даже… побросали корабли.
Оставили. И никому не жалко!
Твоя любовь, споткнувшись о мою,
как мыльным пузырем взметнула искры.
И, вот, одна на пристани стою
и вижу, как спасают шкурки крысы,
отчаянно гребя от стенок рифм,
разбившихся о рифы постоянства.
И твой исчез за горизонтом скиф*,
и ты сошел в свое земное царство,
где пыль мила, где говорит очаг,
бурля меж дней нехитрою похлебкой,
где так привычен голос у собак,
где ночь приходит и уходит робко,
не заставляя мучиться женой,
которой до тебя, увы, нет дела…
А я осталась с раной ножевой.
На что иду? – И знала, и хотела…
Не скрою – храм души моей разбит,
утеряны поводья и подпруги,
и память, словно кошка, тихо спит,
а боль давно зачислена в подруги.
Ведь, было все – и бритва, и косяк,
куда обычно забивают гвозди
в пятнадцать дюймов, вешая, как флаг,
себя над дверью… -- Призрак этот грозный
ко мне являлся… Но бесил… язык!
Он, говорят, вываливаться должен…
А мне хотелось сохранить свой лик,
и -- чтобы – не облеванная кожа,
все ж хоронить… Вот тут и было «Стоп!» --
Какого черта мне ложиться в яму?
Не перестало ж золотить восток,
рождаясь, солнце… Где-то ж есть Ниббана?**
За тридевять, иль тридесять земель,
за амальгамой лунного затменья --
за верою… За верой? В эту дверь
я не входила до сих пор… Поверю,
коль знак пошлет властитель высших дум,
коль в белое окрасятся чернила…
Прошло сто лет… А ветер в трубы дул,
и утекала в трубы жизни сила.
И был закат. Как раз под Рождество.
На белый плат наезженной дороги
упало что-то сорванным постом,
и крест сошел серебряный под ноги.
Я подняла. Распятие на нем
сродни душе моей распятой было.
Я подняла. И принесла в свой дом.
И «Отче наш» в ушах заговорило.
Бегом к молитве… -- Пригодилась Сеть!
Прочла (запомнить не сумела сразу).
Но… так хотелось, взять, ее, запеть --
как жизни гимн сияли ее фразы.
Внутри – борьба: «Не верю! Ерунда!
Я столько лет себя вела ОТ Бога!»…
Только молитва внутрь текла, текла…
И удивлялась я простому слогу,
коверканному: от «на небесех»
до «даждь нам днесь» и «присно и вовеки»…
Но исходил, как тать, земной мой грех,
рождая во мне чудо -- Чело-Века!
Так вот оно! Не важно, кто есть кто:
Иисус, Пророк, Мария или Будда --
лишь вера бы дышала под платком,
лишь бы жило там завтрашнее утро.
Лишь бы с подачи доброты – не зла –
земная тварь творила бы деянья,
и праведною речь всегда текла,
и раскрывалось сердце к покаянью.
И соблюдались все законы «за»,
а «против» не искала б человечность,
и веки открывали бы глаза
на то, что представляет в мире вечность.
Я – верую!.. На стыке двух времен
так много несосчитанных искусов,
что свет на многочасье поделен,
а звезды с неба катятся, как бусы
в разрушенность империи богов,
открытых на целинных лунных землях…
И, пусть, нам страшно без земных оков
в пространстве отклонения от цели,
и почва, пусть, уходит из-под стоп,
взрезает небо рукотворность плугов –
не одряхлели сказки про Потоп,
хотя для многих Бог – среди прислуги.
Хотя струятся из священных уст
обманы, и пестрят чудес подделки…
Крест -- на спине! И слышен жуткий хруст
во чреве неопознанной «тарелки».
И каждый год спускается огонь,
зовущийся отнюдь не «Огнем» -- «Светом»!
Земля, как нищий, протянув ладонь,
надеется пока на «многи лета»…
Чудес не нужно. Храм души – не цирк.
Рассвет – на вдохе, выдох на закате –
вот это чудо! И младенца крик –
чудесней шествий и дурных парадов.
Весна -- как чудо. Почек торжество.
Смятенье туч перед явленьем грома –
все это чудо, а не баловство.
И этот Храм, и этот свод огромный,
где Бог пасет прирученных телят,
среди которых есть его любимец –
земной наш мир… Там был толпой распят
один из тех, чье имя – прозорливец.
Чудес не нужно. Заповедь проста:
коль вера есть, ее вводить не надо.
В любом обличьи – лунном иль креста --
она любому -- высшая награда…
Она и пристань нам, и оберег,
и, словно мать, наш наблюдатель свыше.
Тем от зверья отличен человек,
что голос Божий только он и слышит…
…Возможно, ты ушел в свои миры…
Опомнился и ощутил досаду.
И выбыл из опаснейшей игры,
как и Адам покинул кущи сада
когда-то… Как Пер Гюнт бежал Сольвейг
в открытие неведомых причалов…
Слеза затихла… ей не нужно век,
чтобы она навеки замолчала,
замерзла в ожидании весны,
затихла набухающею почкой…
Прощай, не на Земле встречались мы –
за гранью прозорливых многоточий.
Я буду жить! В моей душе светло –
очаг дымит, и своды полнит домом.
Я буду жить! И не скажу «назло»,
мои мечты уже согреты Богом.
Я в нем нашла и друга, и покой.
Я им любима. И любить открыта.
Он здесь, у сердца, – тихий и родной
без куполов и бесполезной свиты.
Он все поймет и разъяснит, терпя,
наставит «на», чтоб не фальшивил голос.
Я – часть его, как Он есть часть меня.
Он – корешок, а я – созревший колос.
Мне есть, «о чем», а он подскажет «как».
Мы неделимы: я плюс Он – Ниббана.
Наш караван не слышит лай собак,
а соль земли в нас не находит раны.
Мы – совершенство слившихся планет.
Мы двуедины – черное на белом.
И знаем точно: в жизни смерти нет,
когда Адам не расстается с Евой.
Я – Галатея из Его ребра.
Он – дух во мне, и мы единородны.
Ну, а, когда придет моя пора,
Он снова примет у природы роды…
* Скиф -- легкая и малоустойчивая гоночная лодка с подвижным сиденьем и с гладкой фанерной обшивкой.
** Ниббана – то же, что нирванапонятие в индийской религиозной мысли, обозначающее высшую цель всех живых существ и играющее важнейшую роль в буддизме. Существует множество определений понятия «нирвана», но обычно оно связывается с состоянием освобождения от страданий, свойственных бытию в сансаре.
***По свидетельству Апостолов и святых отцов, нетварный Свет осветил Гроб Господень вскоре после Воскресения Христа.