В сарай нас, за "колючку" сразу,
Охранники – в уют домов.
А Левковщина, как оазис,
Тонула в зелени садов.
Вдруг снят конвой. Мы – врассыпную
И каждый прятался как мог.
С разбега я, почти вслепую.
Скользнул в случайный погребок.
Бьют пулеметы, автоматы.
Под пули чтоб наверняка.
Фашист, грозя ручной гранатой.
Нас выкурил из погребка.
Среди пожара, гари, чада,
Где бой кипел из – за села,
Среди развергшегося ада,
О, чудо! – мать меня нашла.
Вершит огонь свою работу.
Объята пламенем ветла,
Сжигают псы из огнеметов
Людей, деревню, всё – дотла.
Повизгивают пули звонко,
Тащу тулупчик за рукав,
Мать на спине несет сестренку,
А та – с иконкою в руках.
Бежали от снарядов воя,
От поджигателей – проныр
И насчитали после боя
В тулупе восемнадцать дыр.
Нас богородица, конечно,
Спасла, толкнув в усохший пруд.
Ей буду благодарен вечно
И в лучшем мире, как умру.
Деревня – рай земной вначале,
Сады – Вы краше не нашли б!
Но пепелища вдруг венчали
Скелета обгорелых лип.
Селенье дым окутал стойкий.
Все догорает, как свеча.
…Всего осталось три постройки,
Немногим более – сельчан.
Родятся, подрастают внуки.
Я – дед. Уже давно седой,
Но в памяти – фашизма муки
И тот, за Левковщину, бой.
Бессмыслицы маячит казус –
Как все война переплела:
И жизни и труда оазис
Вмиг утопив в оазис зла.