Всё равно расстроишься

   
               
 Лужи во дворе превратились в лёд,
 редкие снежинки облетают с неба,
 выхожу, поёжившись,  сраный  виршеплёт,
 на балкон, чтоб кинуть воробьишкам  хлеба.

 Две синички тенькают жалобно в саду,
 веточки подрагивают под их скок, упруги,
 с  южною зимою трудно жить в ладу,
 очень уж капризная зимушка на юге.

 Ну и подморозило! Бьёт озноб!  Вчера
 с гор подуло резко, и вся жизнь простыла;
 видно, ещё долго будем вечера
 коротать у телика под чаёк постылый.

Если потеплеет, слякотью доймёт
окоём безрадостный, в чьём  страдаю стане я,
жить зимой на юге далеко не мёд,
зимние контрасты –  тоже испытание.

Вот и подзаймись: открой черновики,
посиди над строчками  неуютным днём;
чаек вид нахохленный странен у реки,
что впадает в наш залив, растворяясь в нём.

 Моря штормового слышен ровный гул,
 мыс Мартьян расплывчатый –  тёмно-фиолетов.
 Я  в стихах  недавних, видимо, загнул,
 что весна приходит  в Ялту в феврале-то.

 Вон, зубцы Ай-Петри затянул туман,
 включены подфарники «мерсов» и «рено».
 Всё уравновешено, и любой обман
 всё равно откроется, так заведено.

Как весною веяли мартовские дни,
как манили сосны в лес, посильней, чем в Лувр:
закружила вьюга февралю сродни
на плато Ай-Петри, холодом дохнув.

 Но миндаль цветёт в сквере за углом,
 алыча в бутонах, словно вся в дыму,
 почему-то верится, что в борьбе со злом
 победит добро.… А всё же, почему?..

 Старая акация, что кривой чертёж,
 в небе, скрытом тучами, белыми, как мел.
 Все свои свершения, сколько ни итожь,
 всё равно расстроишься, – столько не успел…