он чувствует себя биологическим оружием, носителем вируса отчуждения,
он по утрам пьет не чай с лимоном, а разведенную в молоке серу,
он не умеет водить авто, но исполнительно жмет на педаль газа, нерешительно тормозит, размышляя о том, как разлетятся его шестеренки, если врезаться в фуру
роботизированный эмоциональный фон подсказывает варианты решений конфликтов: она плачет? обними ее. кто-то недоволен твоим докладом? извинись и переделай.
он ненавидит своего создателя и мстителен по отношению к тем, кто не научил его любить,
вложил лишь одну грань чувствительности: злобную ярость
вчера выпала недельная норма осадков, а сегодня зеленеет трава, за блестящими окнами паркуется грязная малолитражка
он не помнит, когда последний раз был честен, воспринимал вещи такими, какими они являются истинно.
*
на черных стенах расплывались белые пятна. я смотрел на них, и они становились все больше и больше, белее и ярче, будто бы разрывая темное полотно совершенно материальных стен. я подумал, что я сплю, попробовал проснуться, но не мог оторвать взгляда от пятен. захотелось курить.
я нашел в темноте свои колени и сжал чашечки, потом ощупал торс, слепо ведя ладонью, обнаружил рядом с собой несколько сигарет, почему-то лежащих без пачки, и коробок спичек. я никогда не пользовался спичками.
*
и с каких пор жизнь под эгидой эфемерного оптимизма стало лозунгом бесчисленных наполненных солнцем минут,
расплавленная наивность эликсиром, вместо кофе по утрам, лица людей в общественном транспорте обрели контур и четкость, а лучи, преломляющиеся через заиндевевшее стекло троллейбуса, начали греть омертвевшие клетки кожи на скулах,
вопрос, который я все еще задаю себе, всего лишь один – кто я и зачем я здесь,
но это не важно; улыбка способна возродить целую Византию.
показная гордость, смешанная с превосходством, выливается в формовочный автомат, после обжига оказываясь идеально подходящей маской.
я человек, которому на роду написано быть несчастным.
*
снегом замело мерзлый асфальт. руки краснеют, если без перчаток пару километров пешком по слякоти, мешанине жидкой извести, которая не отмоется, сколько не скреби по сапогам щеткой.
зима напоминает смерть, у нее белые скулы и черные ладони голых веток деревьев, монотонный шепот ветра, гуляющего вдоль пустых улиц.
я не пытаюсь быть лучше чем я есть, и я умер бы лучше сотню раз подряд, чем стал тем, кем являюсь, но смерть не приходит по зову — за спиной, полотняным крылом, барахлящей коробкой передач, вместо второй сразу пятая, и зачем мне это все;
спрашиваю у себя, у мамы, пока мы пьем вместе кофе на кухне, а еще я все время говорю о том, что устал любить, или не умел, если разучился.
*
зайти в комнату, по дороге скидывая с себя мешающую одежду, чтобы встретить на изголодавшейся по солнечному свету коже липкий привкус рубиновой грани занимающегося в серой неге рассвета. как в тишине собственного рассудка отыскать якоря, привязывающие к реальности: слова становятся такой незначительной каплей соды на литр кипятка, что теряется смысл говорить. нейтралитет с собственным рассудком всегда напоминал мне затишье перед бурей.
я отчетливо помню, о чем размышлял в самолете на высоте в одиннадцать тысяч метров. под матово поблескивающим крылом уютными сбитыми сливками плыли облака, неплотно скрывая от взгляда расчерченную на квадраты разных оттенков белого вперемежку с болотными конусами вырвавшихся из плена жемчужной тундры елей землю. мне в голову приходили разрозненные фразы, складывающиеся в уродливую, неумелую мозаику. лаконичность доводов таяла под натиском обязательства донести до окружающих смысл, вынуждающего распластаться в неприемлемое многословие.
мне нестерпимо грустно оттого, что люди не умеют читать мысли друг друга. или видеть между строк. между букв даже; чтобы краткое "терпко" не следовало расписывать как "знаешь, мне сегодня невероятно пусто, и я чувствую себя похожим на каплю сухого красного вина, зацепившуюся за ободок рюмки".
я всегда говорю меньше, чем хотелось бы. пишу меньше, чем необходимо.
все, что я чувствую сейчас: гравий, горечь, боль, тупик, ураган, персики. будь все так просто, мне не пришлось бы расписывать каждое понятие в монолог.