... в субботу, 15 апреля 2017г., с 8 вечера до 12 ночи, балкон, ряд Н, место 102 (у жены, Софии, место 101) общей стоимостью $103.00.
В указанный день, с указанных мест, с высоты балкона, а по сути, галёрки, мы с женой Софией слушали и обозревали всемирно известную оперу всемирно известного композитора по всемирно известному стихотворному роману всемирно известного поэта. Вскоре после несправедливого провала гениального балета «Лебединое озеро» его композитор сидел в одном из трактиров Петербурга в отвратительном настроении и услышал лившиеся с небес звуки печальной музыки: «Куда, куда, куда вы удалились?» Так зародилась опера, о которой пойдёт речь. Это было в мае 1877 года... Сценарий и либретто написал сам Пётр Ильич, а помогал ему профессиональный литератор, Константин Шиловский. Опера была закончена к 1881 г. и уже с премьеры в Мариинском театре пользовалась оглушительным успехом, после чего и на балет «Лебединое озеро» начали постепенно обращать внимание, но «хитом» балет стал только после смерти Чайковского в 1893 г.
Теперь об опере. Исполнялась она, как это принято в Мет, на языке страны, где была создана. Из исполнителей главных ролей 5 солистов – русские: Анна Нетребко (Татьяна), Елена Максимова (Ольга), Лариса Дядкова (няня), Елена Заремба (мадам Ларина) и Алексей Долгов (Ленский). Онегина пел, увы, не Дмитрий Хворостовский, он тяжело болен и больше в Мет не работает. Очень, очень жаль! Партию Онегина исполнял швед, Петер Маттеи, громоздкий мужчина, возвышавшийся башней над сморчком, элементарного роста худощавым блондином (а где «кудри чёрные до плеч?») Ленским, как нью-йоркский мэр, либерал ДиБлазио над своими угодниками. Кстати, постановщик спектакля, американский либерал, Том Пай, поместил в танцевальном круге сцены бала челядь Лариных вперемешку с гостями-дворянами во фраках и кринолиновых юбках, и холопы в косоворотках отплясывали мазурку и выделывали «па» не хуже господ. Тот же постановщик заставил Татьяну лежать не в кровати, когда она запела «Ах няня, няня, здесь так душно, открой окно и сядь ко мне», а на полу, с которого Таня вскочила вполне проворно для её добротных ныне телес. А няня, Филипповна, открыла не окно, а дверь, так как окна в стене предусмотрено не было, а стена вся представляла собой гигантскую, до верху сцены, стеклянную панель с редкими тончайшими элегантными деревянными перегородками-брусками. Пришедший через дверь в этой стене баскетбольного роста Онегин казался с волшебной высоты нашей галёрки на фоне этой величественности мальчиком с пальчик. Если уж говорить о других достижениях постановщика в части декораций, нельзя обойти такое «новшество», как представление сцены дуэли в виде полюшка-поля, по которому вот-вот поедут «Красной армии герои», а посреди этого бесснежного полюшка лежал ствол сгоревшего дерева, по обе стороны которого должны были стоять Ленский и Онегин. Но апогеем этой фантастики были даже не шубы, брошенные дуэлянтами перед собой в качестве барьеров, а длиннющие винтовки образца 1891 года, направленные на противника наподобие рапир. Удар барабана – и бедный Ленский рухнул вперёд, как пловец со стартовой тумбочки, пав «стрелой пронзённый».
Но до этого то ли Пётр Ильич, то ли его литконсультант, а может, и наш тенор, Алексей Долгов, решили уничтожить инверсию (неправильный порядок слов) в стихах Александра Сергеича: «Куда, куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?», и Алексей пропел: «...куда вы удалились, златые дни моей весны?» Тут во всю ширь и глубь Мет-зала прокатился странный, непредусмотренный гул, словно стон сонмища депутатов в зале Съезда Советов, получивших, по свидетельству великого пролетарского поэта, известие о кончине Ильича: «ужас из железа выжал стон, по большевикам прошло рыданье». Только с одной поправочкой: стон теперь прошёл по бывшим большевикам, которых, убелённых сединами, в Мет собралось несчётно.
Но хватит о достижениях уважаемого постановщика и неизвестного корректора пушкинского романа в стихах. Все солисты и хор пели прекрасно, и оркестр звучал бесподобно, и дирижёр Робин Тиссиати размахивал палочкой не хуже постового милилиционера былых времён. И словак Стефан Косан (Гремин), спел убедительно о том, что «любви все возрасты покорны», неубедительны были только его возраст (явно моложе Онегина), и плюгавенький против Онегина рост, да фрачный костюм, вместо генеральского кителя с орденами на груди и животе.
Зато финальная сцена окончательного прощания Татьяны с Онегиным, в которой практически не было декораций, где оба, что называется, выложились голосами и артистизмом, была настолько потрясающей, что весь зал в едином порыве стоя устроил им овацию, продолжавшуюся много минут. Настолько душераздирающей была эта сцена, что мне, от всей души, стало жалко и Евгения, и Татьяну, и я сказал жене: как бы хотелось, чтобы Онегин, получив письмо Татьяны, не валял дурака и на ней женился, и не было бы этих проблем. Тогда жена ответила, что тогда не было бы ни романа в стихах, ни оперы.
Вот и не говорите, что мужики умнее женщин!
Нью-Йорк
16 апреля 2017 г.