Под звуки кровавых ритуалов
Плывет заблудшая душа по рекам прошлых лет.
Ей жизни на земле, как оказалось, было мало,
Чтоб выполнить свой неписанный обет.
Сей юноша жил во времена могучих братств,
Что держали в страхе множество народов.
Пытался он решить загадки сотен распрь,
Но для задачи этой был он слишком молод.
Пыл его души не давал покоя ни днем, ни по ночам,
Сжигая все ество одним вопросом.
Коль все несправедливо, то зачем же нам,
Простым людишкам, ехать в пропасть по откосу?
Его душа болела за крестьян,
Которые под гнетом спины гнули и ломали кости.
Он к бою был готов, ведь был от силы своей пьян,
И вот однажды его сгубила жажда роста.
Он встретил старую ведунью,
Что с птицами вела неспешные беседы.
И посмотрела на него колдунья,
Назвав его в поклоне «Пришедший наконец Мессия».
Старуха юноше пересказала древний сказ
О юноше, что зло сразит по всей земле.
Упомянула, что падать будет он сотни раз,
Но подыматься будет выше на невидимом крыле.
С ухмылкою пролепетала старая отшельница,
Что нет предела силе, данной небом и землей.
И юноша подумал, мол, какая разница,
Каким по цвету он станет в море судеб кораблем.
И он поплыл, окрашивая себя красным,
Выливая ведра крови на кожу цвета молока.
Его считали и безумным, и опасным,
Но были те, кто юношу держал за дурака.
Старый тиран, закаленный трудными боями,
Пробивавший к трону путь сквозь войны и ненастья.
Он думал, что справится со всем, особо с дураками,
Ведь он-то знает вкус потерь и запах счастья.
И вот пришел тот день, когда встретились два солнца, два владыки,
Что оба были красными, как кровь.
И завязался бой, ужасный, необычный, дикий,
Заставляя вздрагивать саму неустрашимую Любовь.
Недели бились юноша и старый троновосседатель,
Пытаясь друг у друга мир отвоевать.
И в миг, когда явился мирозданья председатель,
Они не видели, продолжая друг другу плоть мечами отсекать.
И грянул гром, затмив собою стали дикий лязг,
За ним последовал громкий глас Владыки.
И тут же налетел набожный шепот тех, кто не снимает черных ряс,
Грозящийся дарить всем только крики.
Схватили юношу, заковали руки в кандалы,
И повели на плаху с гордым видом.
Слова его хоть и звучали, но были малы,
Даже если были бы порывом, адским криком.
Когда топор коснулся загрубевшей в битвах кожи,
Он глаза свои зажмурил, как дитя, наполненное страхом,
Он понял, что себя спасти уже не сможет,
И что его задача стала прахом.
С тех он бродит в междумирье, без покоя,
Скитаясь и прося еще одну попытку,
Но выбрали Владыки совсем другого Ноя,
Делая еще мучительнее пытку.