Эшелон, пропитанный потом и горем,
Ползет к последней возможной станции.
А мы друг над другом лежим и спорим
О прелестях жизни в эвакуации.
Ты говоришь чуть дрожащим тоном,
Что выхода не было, кроме побега.
Двоим не отбиться одним патроном,
Двоим не пробиться сквозь море снега.
Ты греешь ладони о теплый чайник,
Платок сдвигаешь и дышишь паром.
Прядь поправляешь жестом отчаянья
И взгляд упираешь в жесткие нары.
Я говорю, надо было остаться…
Я часто несу всякий бред героя,
И очень скучаю по нашей станции
Я вспоминаю - нас было трое.
Ты, я и “шмайссер” дорогой длинной
Дружили долго и спали вместе...
И вот осталось два магазина...
Сплетаем пальцы в прощальном жесте...
Мой лоб горячий, твои ладони.
И небо дышит в вагона вьюшку...
И бьются рельсы, железо стонет.
И бьются зубы о чая кружку.
Ты отвечаешь, что надо ехать,
Что все, что надо, мы совершили.
И нам теперь не услышать смеха,
И бродит ветер, там где мы жили.
Но ты не бойся, ведь все вернется,
Ведь птицы эти летят обратно.
И всем нам пайкой отмерят солнца
И по отрезу парчи закатной.
Я засыпаю, ты умолкаешь.
И аспирин разминаешь в ложках.
Ты, как и раньше, меня спасаешь
я, как и прежде, дурная кошка.
Теплом согрета твоих коленей,
Пьяна рассказами об победе.
Я восемь жизней сдала взамену
Лежанью рядом на старом пледе.