Вдруг во рту ощутить холодок Театральной конфеты.
И в трамвай громыхающий лихо вскочить на ходу.
В автомат опустить в три советских копейки монету
И в окно различить обелиска простую звезду.
И с подножки - в бульвар, вдоль киношки с цветочным базаром.
И за угол свернув, добежать до высоких дерев.
И заветной скамейки коснуться свербящим загаром.
Запрокинувши голову вверх, посидеть, обомлев
От закатных лучей сквозь листвы золотистые стайки,
От ленивых разливов беспечно щебечущих птиц.
И себя ощутить кем-то вроде всемирной хозяйки.
И твоё отследить приземление из-под ресниц.
И под шорох машин - умирающий и отдалённый -
Покачнуться на лодке скамейки в сквозящей луне.
И оглохнуть от крови своей неумолчного звона
В поцелуе божественном в этой безбожной стране.
Этой странной страны и на карте-то нет, не ищите.
Генератора фальши с помпезным размахом химер.
Ни священной войны, ни надежд, ни отваги открытий -
Ни победности маршей с безмерностью вёсен и мер.
Уж не мне ли грустить, что не стало на свете той страшной
И позорной страны, где свободы не терпят на нюх.
Где крестьянин беспашпортный над отчуждённою пашней
Разгонял самогоном тоску, голодуху да мух.
Где штурмуя Берлин костылём в ресторанные двери,
Пропивает за Сталина нищий герой пенсион.
Где в подгнившей улыбке всё скалится ласковым зверем
Стукачей и фискалов гэбэшных чумной легион.
Это то государство, что в пыль превратив поколенья,
По колено в крови увязая и смрадной грязи,
До маразма бездарно, как в кайф, уходя в преступленья,
Всё крутило пластинку, как жить хорошо на Руси.
Лучших здесь убивали. А правды не знали веками.
Здесь меня мордовали за службу Добру и Любви.
Сгинь, садистская власть! Пусть же камень не ляжет на камень,
Раз наперекосяк ты взошла на костях и крови.
От афганских высот и до мёрзлой низги ГУЛАчиной,
От кровей Карабаха до низменной свары кремлей -
Это было бесовской империей зла дурачинной.
Самодурною, шкурной, бандитской отчизной моей.
Наконец, её нет. Что ж тут плакать и где ж тут смеяться?
Пал на всё её след, словно пепла распадного пыль.
Искаженью пространства и жизни теперь отражаться,
Множась в жалких осколках страны. Это боль. Это быль.
Но за гранью земной да святится советское лето,
Поцелуй и под нёбом прохладности мятной налёт.
Это было со мной. Это длится. Не сгинуло это.
Ну а если и сгинет - со мной это вместе умрёт.
23.06.2000