Густав пишет, срываясь на дрожь, Эстель:
"Знаешь, солнце мое, я чудовищно долго ждал.
Не заметил, когда наступил апрель,
Когда вместе с последним сугробом погиб февраль.
Я надеялся, плакал, пил все, что в меня лилось.
Целовал тот асфальт, по которому ты ходила.
Думал: это всего лишь заморозки, не мороз,
Это можно исправить и пересилить."
~
Густав мнет карандаш в ладони, нервно мигает неяркий свет.
Ставить ли точку, свести ли неловкость к шутке, написать ли в конце «привет»?
~
«Нет, родная, не вышло, не растопило.
И ты счастлива вроде бы.
Пусть оно будет так."
Густав сжимает сломанный карандаш в кулак,
Удивляясь, откуда силы.
~
"Погоди, ты послушай дальше,
Это даже не самая жуткая часть кино.
Страшно вовсе не то, что бывало так страшно раньше,
А лишь то, что сегодня мне
все равно."
Густав суженной тенью застыл в проеме.
Нараспашку его окно.