Нынче блещет оранжево озеро в осени, и берёз вдалеке пламенеет окрас.
В тёмной комнате рамы оконной щеколды стынут звёздами только у нас.
Дух гвоздики с корицей от платьев твоих в море запахов движет свой вал.
Сквозь сгустившийся матово сумрак не мелькнёт даже проблеск зеркал.
Вдоль по бели и золоту стен уносимый отливом фонарь –
на волне немо меркнущий контур волны, проплывая сквозь хмарь.
Нынче длань возлегает моя, прорезавшая шкуру другого вчера в полыхавшем огне,
(и на коей тебя на песчаный карьер я волок на моём скакуне,
и на коей все точки я счёл, где кислот твоих пыл её жёг,
и на кою, ты пала тиха на колени, взвёл когда пистолета курок)
ныне длань возлегает моя как волчок,что качается только и не жужжит в темноте,
на твоей раскалённой и выгнутой плоти лежащем щите.
Вижу: как разверзаются очи в граните подушек средь скал –
два пруда отшлифованных вод, вспомнив кои, в скитаньях страдал.
Замерцав, чуть белеют бока, коль баюча ты ими поводишь среди темноты –
затаившийся бёдер экстаз, в коем нежно со мной соплетаешься ты.
Чую: молоты крови – ни тёплой, ни жгучей – из шёлковых тех
ледяных одеял, коих коршуны в желти, и из сини на ложе утех,
возбужденной, подобной сцепивщейся хищников пары, слоновой кости отлив...
О касания розовокрапчатый мрамор!..О венцы из волос, цвета слив!..
Погляди – ты с издёвкою хочешь мне бросить:«Что ж, силач, стал бледней полотна....»
Я, со смехом покинув постель, вниз, на город, гляжу из окна:
белым пламенем улицы ночь прожигает, проходя вдоль домов,
кроет снег, пороша и запенясь, трубы, фризы и ветви садов.
О теперь, в свете рани, вскипает язычник во мне, ощутив новый пыл –
я обласкан огнями, зардевший мошенник, и исполнен отваги и сил,
вскинув руку, крик ястреба слышу, хмелея вконец,
И врезается пурпур в окнА лунный круг и свинец.