Поезда уходят, судьбы рушатся, кончаются сигареты
Она любила, когда я каждый раз возвращался к ней с того света
Перечитав мои книги, лгала мне моими смыслами
И так натурально плакала, когда я падал пробитый насквозь выстрелами
Она любила когда я хлестал ее по щекам своей искренностью
Плавил пальцами изморозь на стекле ее вечно уезжающего автобуса
Она обклеивала авиабилетами глобусы
Пока я заблевывал кровью ворота, которые охранял святой Петр
Уходил в закат со своей затрепанной ротой, чтобы добить рядового Райана дробью в живот
А она играла в медсестру чередуя ток на электродах
Вставленных в мою голову, а я с каждым ее любовником
Доводил высокоинтелектуальный спор до поножовщины
В мятой сорочке, жёванной, давал объяснения, понаехавшим как татаро-монгольское иго
Нарядам полиции, клялся им что никогда больше, а потом плевал в лица
Больно били дубинками, попадали по печени, а она в это время обнимала меня за плечи
Заставляя просыпаться на подоконнике и глотать из горлышка вечность
Когда она бросала нижнее белье где-то между Андромедой и млечным
Проявляя беспечность, сбрасывал ее вызовы с дисплея телефона
Писал ей, что она надоела, обрыдла как П. надевший корону
После четвертого срока, меня выпускали из палаты с мягкими стенами
И как Сервантес, я шел на поле рубиться с ветряными системами
Под нефритовым небом словно Толстой непротивлялся насилию
А она вонзала нож в спину дождавшись момента пока я съем больше, чем могу осилить
В своем ордене я был избранным. Скатился. Пил по черному с ситхами
Бил граненые стопки о стекла приборной панели
Один раз даже хотел выйти в космос, но не смог - у шлюза заклинило двери
Во что мне верить? До этой рифмы я прожил тысячи жизней. И после каждой смерти
Она приносила цветы на мою могилу или разбрасывала над морем пепел
Но никогда не помнила больше суток о моей потере.
На дне океана в ее памяти огромная рыба доедала рыбу радости
Со всей сладостью, медленно переваривая несвязные
Цепочки мыслей, увязанные в страницы, которые я лихорадочно записывал
Силясь рассказать всю свою биографию кассиру в Магните, закончив тем, что "он умер от старости"
Разбитый Альцгеймером поперек кровати, оставленный всеми
И только на пыльной тумбочке осталось стоять последнее ее селфи
Где она прикусывает губы также как в сексе, оставляя мне все эти «если бы»
Будто всегда
Мы будем