Это было как будто в каком-то чудовищном сне:
ветер выл, надрываясь, кружилась мертвенная мгла.
Офицер в камуфляже скомандовал: «Живо к стене!» -
и упёрлись мне в душу четыре холодных ствола.
И я видел, я знал, что не дрогнет из них ни один -
все стояли спокойно, судьбу и себя не кляня.
Там был враг мой, и брат мой, отец мой и маленький сын.
Только мать отказалась стрелять, презирая меня.
Адвокат мой небесный смягчить попытался вину,
утверждая, что часто не ведал того, что творил.
Но, увы, адвоката старания перечеркнул
сам подследственный, только поднялся и заговорил.
И сургучной печатью скрепил секретарь приговор.
Мне последнюю волю озвучить позволил судья.
Я ответил ему, что последний убийца и вор
всё равно будет признан святым, если рядом был я.
Я сказал ему волю свою: я хочу быть убит
не одетыми в маски неведомыми мне людьми.
Пусть убьют меня, кто ненавидел меня и любил.
Пусть они, наконец-то, пойдут до конца, чёрт возьми!
Ну, на что я надеялся? Господи! Вот же глупец!
Я-то думал, предательству тоже бывают края.
Ладно, старый мой враг, но мой брат, но мой сын, но отец!
Мне сказал духовник, что исполнена воля моя.
С криком «пли!» грянул залп, подавившись кусками свинца,
Я упал на траву, ослабевшие руки вразлёт.
Кто-то в брата стрелял, кто-то -в сына, а кто-то - в отца.
И, наверное, каждый, надеялся: он и убьёт.
Я лежал и ожогами чувствовал пули внутри.
Я последних мгновений горчащую правду глотал.
Было выстрела три. Не четыре. Всего только три.
Брат мой, сын мой, отец мой стреляли, и каждый попал.
Я лежал на траве, умирая. Дурак я дурак.
Не тому я молился всю жизнь, не того проклинал.
Не стрелял в меня только мой верный, испытанный враг.
Он стоял, и молчал, и кровавые слёзы глотал.
Если выживу я -Бог - шутник, и не видит краёв.
Если выживу я, я врага отыщу своего.
Я возьму из груди непробитое сердце моё
и ему подарю. Вот как я ненавижу его.