Они влюбились друг в друга на первом курсе. Ну, как влюбились? Они тогда этого не знали. Поначалу они словно принюхивались, как щенки, отводили глаза, заливались краской то ли от стыда, то ли от громкого стука сердец. Ни одна, ни другая никогда раньше не влюблялись.
Иришке, маленькой, хрупкой, с раскосыми глазами и короткой, под мальчика, стрижкой, еще в тринадцать лет казалось странным, что мальчишки, неумело пытавшиеся за ней ухаживать и носить ее портфель из школы, не вызывали в ней ответного чувства. Она относилась к ним по-дружески. С мальчишками можно было говорить о девчонках и подшучивать над ними. А эмоциональные девчоночьи рассказы о влюблённостях в мальчиков Иришка считала не более, чем интересными историями, из-за которых уж точно нет смысла убиваться.
Ленка, красавица с тёмно-русыми кудрями, огромными синими глазами и роскошными формами «дамы в соку», всё свободное время посвящала драмкружку. С первого по десятый класс Ленка готовила себя к поступлению в театральный, не сомневаясь, что театр и кино – её призвание. Фактура Ленки сама просилась на сцену. Она не обращала внимания на скользящие по ней взгляды мужчин. Мужской род существовал для нее лишь в лице папы – главного и единственного советчика и друга. Мама Ленкой почти не интересовалась. Она с утра до вечера распевала голос. Мама была артисткой – солисткой хора народной песни. Она часто уезжала на гастроли, не советовала «как жить», не лезла с наставлениями.
Ленкин папа писал книги. Так он называл учебники по химии. И Ленка, и мама считали, что скучнее занятия не бывает. Папа же относился к своим учебникам так, словно это романы Толстого. На книжной полке они занимали почётное место, рядом с Хемингуэем. Несмотря на вечную папину занятость, для дочки он всегда находил время. Писал папа ночами на кухне. Он создавал себе творческий уют – включал настольную лампу (хотя верхний свет никому не мешал, но с лампой папе приятней было творить, он говорил, что так он чувствует себя Менделеевым, открывавшим свой периодический закон при свечах), аккуратно раскладывал тетради с химическими формулами, ставил рядом с собой большой стакан горячего чая с лимоном и мелким почерком вписывал в главную тетрадь главы будущей книги. Ленка просыпалась ночами от волнения перед очередной премьерой в драмкружке, выходила на кухню с распущенными волосами, в ночной рубашке и, щурясь от света, обнимала папину шею.
- Пап, ну, что может быть интересного в этих нечеловеческих формулах? – говорила она. Папа снимал очки, сажал дочку на колени и, проводя рукой по тетради, говорил:
- Ты сама посмотри. Неужели ты не видишь, какие они красивые? Формулы – это кружево, они переплетаются, будто их вяжет тонюсеньким крючком какая-нибудь мастерица. А узоры, ты посмотри на эти узоры! Они же никогда не повторяются.
А вдруг, тебе и это пригодится в твоём актёрском деле? Дадут роль профессора химии, а ты ничего не знаешь.
- В актёрском деле могут пригодиться только стальные нервы и везение, но, уж точно, не химические формулы, - засмеялась Ленка.
- Папа, а почему мне не нравятся мальчики? – спросила Ленка, когда ей исполнилось пятнадцать. – Все девчонки уже встречаются с кем-то, у них всякие истории со слезами, расставаниями, даже изменами, а мне никто не нужен. Кроме тебя.
Ленке показалось, что папа не знает, что ответить. Он взял в руку тетрадку с формулами, как-то бессмысленно стал её вертеть, закрывать, открывать и, наконец, сказал:
- Ленок, просто твоё время еще не пришло. Ты обязательно встретишь кого-то и очень сильно полюбишь. Ты вначале даже можешь не понять, что это любовь, а когда поймёшь, будет уже поздно: она захватит тебя и понесёт в океан.
- А ты маму так полюбил? – Ленка сделала ударение на слове «так».
- Ох, Ленок, нет, не так…. к сожалению, - папа шумно вздохнул, - когда-нибудь расскажу. Иди спать.
Иришка, напротив, не мечтала ни о какой карьере. Закончить школу – вполне достаточно, считала она, а работу можно найти всегда, хоть винтики собирать на часовом заводе, хоть телефонисткой на междугородней или даже водителем трамвая. Во время выпускных экзаменов одноклассники только и говорили о том, у кого какой проходной балл, кто куда собирается поступать, кому какие предметы сдавать. Иришкин проходной вполне позволял ей поступить в какой-нибудь престижный ВУЗ, но в получении диплома она не видела никакого смысла.
- А ты куда будешь поступать? – спросил после последнего экзамена рыжий Виталик, глядя на Иришку как можно безразличнее. В восьмом классе Виталик ухаживал за Иришкой – несколько раз носил её портфели в школу и домой, пытался ее поцеловать, приглашал в кино на дурацкие боевики и покупал эскимо. В кино с ним Иришка ходила, но платила сама, за эскимо деньги возвращала, за донесённый портфель говорила «спасибо», а от поцелуев, смеясь, уворачивалась.
- А я буду водителем, - глядя вызывающе на Виталика, ответила Иришка. Класс притих, - трамвая, - голос Иришки зазвучал еще громче, - вот, прямо завтра с утра и пойду устраиваться на работу. Своих буду бесплатно катать. А остальным буду говорить: «Передаём за билетики. Не стесняемся».
Она рассмеялась заливистым смехом и вышла из класса.
Наутро она, действительно, отправилась в трамвайное депо. Родителям сказала, что едет подавать документы в медицинский. Это было проще, чем объяснять, почему она не хочет никакого диплома. Мама, стоя перед плитой и жаря оладушки с изюмом, похвалила дочь.
- Вот, это правильно, настоящая профессия. Докторов все любят и уважают. Вон, отец твой, если бы тогда не загулял, а поступил бы в медицинский, сейчас, может, уже свой кабинет имел бы.
Отец оторвался от газеты.
- Какой кабинет, мать? Получал бы нищенскую зарплату и вкалывал в районной поликлинике часов по десять. А Ирка пускай сама пробивается. У нее мозгов достаточно.
И вновь уткнулся в газету. Иришка поблагодарила мать за завтрак, встала из-за стола, оделась поскромнее, в синюю юбку и белую блузку, и вышла из дома. На улице, возле входа в гастроном, стояли несколько старушек интеллигентного вида. Одна держала в руках вязаные носки, другая – томик рассказов Чехова, третья – куртку с надписью красным «I am the boss».
- Носки, семьсот рублей, носки, - услышала Иришка робкий, смущенный голос одной из старушек.
Она спустилась в метро у Курского вокзала. Подошёл ее поезд. Иришка вошла в вагон и тут же лицом к лицу столкнулась с Таней Ерёминой. Когда-то Таня училась в её классе, потом родителям дали новую квартиру, и они переехали в другой район.
- Вот, это встреча! – воскликнула Танька. – Ты как?
- Я? Нормально. Еду на работу устраиваться.
- О, это здорово. А куда?
- Водителем трамвая.
Танька недоверчиво посмотрела на Иришку.
- Гонишь. Ты – водителем?! Трамвая?!
- А что такого? Дорога, рельсы. Мне нравится.
- Слушай, пойдём со мной, за компанию. А потом я поеду с тобой.
- Куда?
- Я в театральный поступаю, в Щукинское. Слышала?
- Нет, а что это?
- Поехали, увидишь. Это на следующей остановке.
- Ну, давай, только быстро, - Иришка взглянула на часы.
Они вышли из метро, прошли несколько кварталов по Новому Арбату, спустились вниз по небольшой лесенке и оказались перед входом в здание, на котором висела табличка: «Театральное училище им. Бориса Щукина».
Вокруг стояли толпы абитуриентов. Кто-то рассказывал анекдоты и громко хохотал, кто-то, закрыв уши, вслух читал стихи, кто-то играл на гитаре. Зрелище было похоже на сумасшедший дом. Они зашли в вестибюль, и Танька направилась к столу, за которым девушка регистрировала поступающих, записывая их фамилии в тетрадь. Открылась одна из дверей, из нее вышел молодой человек. Густым баритоном он громко и чётко сказал: «Следующая десятка, проходите за мной». Иришка увидела, как следом за молодым человеком в дверь аудитории гуськом вошли десять будущих артистов. Дверь закрылась.
- Слушай, а ты же стихи хорошо читала, - сказала Танька, - давай, попробуй, ради прикола.
- Да ты что? Какая из меня артистка? – засмеялась Иришка и обвела глазами вестибюль. – Тут, посмотри, какие девицы красивые. Одна эта, Мальвина синеглазая, чего стоит.
Она указала на стоящую справа от нее девушку с длинными локонами. Девушка беззвучно что-то шептала губами.
- Я не Мальвина, между прочим, - прервала своё шептание девушка, - а говорить так громко не обязательно.
- Тоже мне, актриса из бенефиса, - Танька смерила Мальвину презрительным взглядом.
- А ты поступаешь? – спросила Мальвину Иришка.
- Да, а ты?
- Я – нет. Пришла за компанию. С подружкой.
- Жаль, - задумчиво ответила Мальвина и посмотрела Иришке прямо в глаза. Её взгляд был решительный и, в то же время, смущённый и тёплый, - а слабо?
Иришка устремила взгляд прямо ей в лицо.
- Я – сейчас, - сказала она через паузу и двинулась в сторону девушки, сидящей за столом. Через минуту вернулась назад, - я зарегистрировалась.
- Следующая десятка. Проходите за мной, - послышался тот же густой баритон. Таня и Мальвина двинулись с места, Иришка отправилась следом.
Дальше ее накрыл туман. Свой голос, читающий Ахматову и Пастернака перед приёмной комиссией, она слышала словно сквозь воду. Потом она удивилась, что Танькино чтение стихов и отрывка из какого-то романа не произвело на нее никакого впечатления, но, когда на середину аудитории вышла Мальвина, которая оказалась Леной, и стала читать монолог Аксиньи из «Тихого Дона», Иришка заплакала. Она смотрела на эту красивую, уверенную в себе девушку, поражалась ее смелости и восхищалась талантом. Нет, она не ошиблась. Она видела лица членов приёмной комиссии. Они устремили на Лену такие восторженные взгляды, что было понятно: ее возьмут.
Из десяти человек на второй тур пропустили двоих – Иришку и Лену. Танька, обиженная, ушла, даже не попрощавшись. Оставшийся день Иришка с Леной бродили по Арбатским переулкам, покупали булочки с изюмом, пили горячий кофе и говорили так, словно спешили наговориться за всю жизнь. Лена рассказывала о родителях, в основном, о папе, о том, как он близок ей и дорог.
- А мой папа, вообще, со мной не разговаривает. Нет, разговаривает, конечно, но не о жизни. Он считает, что я должна всё делать сама, - сказала Иришка.
- А ты когда-нибудь целовалась, - вдруг спросила Лена.
Иришка смутилась и опустила голову.
- Нет. А ты?
- С мальчиками – нет, - спокойно ответила Лена. Телу Иришки стало горячо от стыда, и ускорилось биение сердца.
Незаметно стемнело. Иришке было хорошо от того, что рядом – человек, о существовании которого еще несколько часов назад она даже не догадывалась. Она была рада, что её кто-то слушает и понимает. Они подошли к метро.
- Мне дальше, на автобус, - сказала Лена и указала рукой в сторону.
Иришка торопливо написала что-то в блокноте, вырвала страничку и протянула своей новой подруге.
- Вот, мой телефон. Позвонишь?
Лена взяла бумажку и поцеловала Иришку в щёку долгим поцелуем, слишком долгим.
- До завтра, - сказала она, развернулась и ушла решительным и грациозным шагом.
Ночью Иришка спала беспокойно. Наутро о желании стать водителем трамвая почему-то не вспомнила. Ей хотелось как можно быстрее оказаться рядом с этой красивой, уверенной девушкой, с низким голосом. «Ни на какую Мальвину она вовсе не похожа, - думала Иришка, - Мальвина – просто дура, а Лена – особенная».
Лена позвонила рано утром и предложила встретиться возле «Щепки».
- Что это? – спросила Иришка.
- Ах, да, я забыла, - рассмеялась Лена своим грудным голосом, - ты же представитель более важной профессии – трамвайный водитель.
- Хорошо, что не трамвайный хам, - подхватила Иришка, засмеявшись в ответ, - кстати, тоже, своего рода, актёрская профессия. Вот, буду разъезжать по городу, объявлять остановки поставленным голосом, как у тебя, и говорить: «Передаём за билетики. Не стесняемся».
- Ну, уговорила, согласна, чем не сцена? – сказала Лена.
Через час Иришка заходила во двор Щепкинского училища. В то же мгновение из толпы абитуриентов она взглядом выхватила распущенные волосы Лены. Здесь, в "Щепке" Лену пропустили на второй тур, а Иришку зарубили.
- Не бойся, - сказала, смеясь, Лена, - не брошу. Куда тебя возьмут, туда и я пойду.
- А если меня никуда не возьмут?
- Что-нибудь придумаем.
Лена объяснила Иришке, что надо поступать сразу во все театральные институты. Такая система принята среди всех абитуриентов. Повышаются шансы. Лену брали везде. Ещё бы! Её фактура, дикция, голос и умение вести себя на сцене нравились всем, без исключения, педагогам. Иришка понимала, как сильно она проигрывает рядом с подругой. Она была уверена, что её, уж точно, не примут, и тогда они с Ленкой расстанутся.
Иришка и сама не заметила, как заигралась в новую для себя игру, как загорелась желанием стать актрисой. Аппетит пришёл во время еды. Ей хотелось во всём быть похожей на свою новую подругу. Лена посоветовала ей читать отрывок из Чеховского рассказа «Воры» и даже вызвалась помочь – подкорректировать смысловые акценты и объяснить азы актёрского мастерства.
- Спасибо тебе. Конечно, мне нужна твоя помощь. Ты уже – настоящая актриса, - сказала с восторгом Иришка, - никогда не забуду, как плакала от твоей Аксиньи.
Спустя два месяца, обе увидели свои фамилии в списке поступивших. Счастливая Иришка сказала родителям, что будет актрисой, а в медицинский – экзамен завалила. Папа, взглянув на дочь из-под очков, повёл плечами, а мама покрутила пальцем у виска и грустно произнесла:
- Нам только артистки в семье не хватало. Я, помню, по дурости тоже хотела артисткой стать, а вон, ишачу всю жизнь за кульманом за такие же копейки.
- Да, реакция – так себе, - сказала Иришка и ушла в свою комнату.
Но это было ничто по сравнению с её нежданным счастьем. Они с Ленкой теперь не только студентки театрального института, но и на одном курсе. Встречались они утром в институте и не расставались до самого вечера.
Вскоре по институту поползли слухи, что между ними, такими разными – не только дружба, а нечто большее. Они и сами понимали, что всегда вдвоём, что никто никогда не видит их с молодыми людьми. Нет, с мужчинами они, конечно, дружили, нередко флиртовали, но не с одним не хотелось даже поцеловаться. Хотя, красавцев, за которых боролись девчонки, в театральном было полно. Они же чувствовали себя счастливыми вдвоём и не допускали мысли о том, что с ними что-то «не так».
На дне рождения у однокурсника сначала было выпито немало шампанского, потом – вина, затем самые стойкие стали пить водку. Кто-то поднёс Иришке стакан. Она закрыла глаза, а когда, через минуту открыла их, поняла, что пьёт на брудершафт с Леной. Последовавший за опустошением стакана поцелуй был продолжительным и горячим. Однокурсники стояли вокруг них и громко считали: «…двадцать восемь, двадцать девять, тридцать».
С того дня их отношения приобрели официальный статус. Для однокурсников. Обе знали, что за их спинами поговаривают об их необычных отношениях, что их осуждают и даже смеются, но это было неважно. Важным было другое. Для родителей эта тема была – табу. Для них дочери оставались подругами. Лучшими подругами.
Четыре года спустя, обе закончили институт, обеих взяли в разные московские театры. Вроде, и карьера и у той, и у другой неплохо складывалась, и даже жить они стали вместе – сняли небольшую однокомнатную квартирку в Свиблово. Но раздражали косые взгляды соседей, насмешки в театрах, когда они приходили друг к другу на спектакли, вопросы родителей о том, почему ни у одной, ни у другой нет мужчин. Вернее, спрашивали об этом только Иришкины родители. Ленкины - каким бы это странным ей ни казалось, данную тему не затрагивали вообще.
- Сколько можно скрываться и прятаться? – сказала как-то Иришка.
- Я никогда не смогу сказать маме, что люблю женщину, - ответила Ленка, - даже папе – не смогу.
- Ленок, а давай… давай уедем в Америку, - вдруг выпалила Иришка.
- Дурочка, кто ж нас туда пустит? – улыбнулась Ленка.
- А у меня есть знакомый в Нью-Йорке. Он там осветителем работает в разных телевизионных проектах. Сосед по дому. Он уехал лет пять назад, году в девяносто третьем, когда мы с тобой познакомились.
Остальное было делом техники. Иришка раздобыла телефон Славки в Нью-Йорке и на следующий день с Главпочтамта позвонила ему. Славка вспомнил ее и даже обрадовался Иришкиному голосу. Он пообещал помочь с гостевым вызовом.
Через месяц вызов был готов. Обе словно играли в какую-то игру, нашли для себя новую роль, понимая, что придуманный ими спектакль с отъездом закончится ничем. Какая Америка? Где они и где Америка? Кому они там нужны? Чем они будут заниматься? Артистками там стать нереально, тем более, без языка.
Интервью в американском посольстве они прошли без труда, играючи. Славка написал в бумагах, что они едут на двухмесячную стажировку. Это время совпало с отпуском в театре. Обе были уверены, что через пару месяцев вернутся назад, вкусив все прелести «дикого запада». Взяли с собой по паре чемоданов и улетели на другой конец земли.
Славка их встретил в аэропорту Нью-Йорка и привёз в небольшую квартиру-студию, которую снял специально для них. Он сказал, чтобы не стеснялись – в любой момент готов помочь. Со Славкой как представителем страны свободных нравов они поделились истинной причиной своего отъезда и поинтересовались, нет ли у него случайно двух мужчин для фиктивного брака.
Вскоре состоялось деловое свидание с обоими потенциальными женихами. Они оказались Славкиными русскоязычными друзьями, так что, договориться было легко. Иришке достался Серёня, водитель такси. Он был не против закрутить с ней по-настоящему, но она твёрдо определила рамки их общения. У Серёни сразу отпала охота настаивать. Да и деньги, пускай и в рассрочку, которые он зарабатывал на своей будущей жене, стоили того, чтобы ее не трогать.
Ленкиным женихом оказался Гриша. Как и Славка, он работал в сфере телеиндустрии – оператором журавля. Гриша таскал по съемочной площадке длинный шест с микрофоном, что нужно было делать умеючи, аккуратно, чтобы микрофон не попадал в кадр, и актёров, при этом, было слышно. С первой секунды, увидев красавицу-Ленку, Гриша онемел. На второй секунде сказал:
- И почему такие красивые женщины не интересуются мужчинами? Какая несправедливость.
- Мальчики, давайте договоримся: мы делаем с вами бизнес и расходимся. Навсегда. И всё. Нас, правда, мужчины не волнуют, - сказала Иришка и, в подтверждение своих слов, обняла Ленку.
- Жаль, - выдохнул Гриша, не отрывая глаз от Ленки, - такая красота пропадает.
Вскоре обе пары зарегистрировали свои отношения в здании муниципального суда. Впятером, вместе со «сводником» Славкой, они отметили радостное событие в небольшом уютном ресторане. В какой-то момент, когда Иришка вышла на несколько минут из-за стола, Гриша тронул под столом Ленкину коленку.
- У меня, всё равно, остаётся надежда отбить тебя. Тем более, что теперь я – законный муж, - сказал он и подмигнул друзьям. Ленка промолчала.
К столу вернулась счастливо улыбающаяся Иришка.
- Тост, - сказала она и подняла бокал с вином, - за настоящую любовь, - она чокнулась в Ленкой, - и за дружбу, - Иришка обвела взглядом мужскую часть стола и выпила залпом содержимое бокала.
В течение пары месяцев были собраны все необходимые документы для подтверждения подлинности их браков. В перерывах между посещением адвокатов и фотографирования с молодыми мужьями в самых разных местах – от пляжа до горной вершины – Ленка приступила к изучению английского.
- Иришка, давай вместе учить, вдвоём же легче, - сказала она.
- Ленок, - обняла ее подруга, - ну, не могу я, не запоминаю иностранных слов. Я лучше тобой буду любоваться. Вот, получу разрешение на работу и устроюсь таксистом. Серёня поможет.
- Именно для этого ты получала актёрское образование.
- А я его только ради тебя и получила, - сказала Иришка и отхлебнула из бокала красного вина.
Вскоре обе устроились официантками в небольшой ресторан в Манхеттене.
- Если работать в Бруклине, язык никогда не выучить, там все наши, - сказала Ленка.
Спустя почти полгода ожидания, в почтовом ящике оказались сразу два приглашения на интервью с иммиграционными службами. Доказать иммиграционному офицеру, что брак – не фиктивный, а самый настоящий – задача не из лёгких, но вполне выполнимая, если к ней серьёзно подготовиться. Интервью для обеих пар было назначено с разницей в один день.
Первыми покорять иммиграционного офицера (или офицершу) отправились Ленка с Гришей. Если посмотреть на них как на пару, то они вполне монтируются. Гриша – высокий, с мужественными чертами лица, аккуратной стрижкой, старше Ленки на четыре года. Они были в полной боевой готовности. Выучили, кто что ест на завтрак, какого цвета у каждого зубная щётка, когда в последний раз простужались, в каких местах у кого шрамы и по какой причине. Интервью они проходили в одно и то же время в разных комнатах. Ленке дали переводчика, вернее, переводчицу. Всё, что Ленка о ней знала, это то, что она жунщина и русская. Разговаривать с переводчиками было запрещено. Офицером, который интервьюировал ее, оказался мужчина, что автоматически увеличивало Ленкины шансы на успех. Обычно, если мужчина не обращает на нее внимания, скорее всего, он гомосексуалист. Этот - обратил. В данном случае, это факт был важен. Ленка отметила про себя, что глаза его загорелись. Вопросы ей он задавал не сложные. Спустя полтора часа, Ленка с Гришей вышли из разных комнат измученные, но счастливые. Этот адовый конвейер они прошли.
Вечером они инструктировали Иришку и ее молодого «мужа» Серёню, как себя вести и что говорить. Иришка волновалась. Волнение её сковало.
- Давай так, это твоя новая роль, - учила подругу Ленка, - ты в ней абсолютно уверена. И завтра – твоя премьера с оглушительным успехом. Поняла?
- На сцене легче, чем в жизни, - ответила Иришка, - но я постараюсь.
Офицер, пожилой хмурый дядька, казалось, сразу невзлюбил Иришку. Вопросы он задавал интимного характера, хитро прищуриваясь, глядя на неё с издёвкой. Он спрашивал: как часто они с мужем занимаются сексом; просыпаются ли они по выходным дням вместе; приносит ли она ему кофе в постель. Иришка отвечала неуверенно, путалась, запиналась, переводчик-мужчина переводил даже её неуверенные интонации и паузы, а когда офицер спросил, какого цвета у нее нижнее белье и заканчивают ли они мелкие ссоры сексом, Иришка покраснела и чуть не расплакалась.
Через два часа допроса, их с Серёней пригласили в комнату вместе. Там, по бокам от двух иммиграционных офицеров, стояли двое полицейских. Паре молодожёнов буднично объявили о том, что в течение двадцати четырех часов Иришка подлежит депортации, а Серёня будет проверен дополнительно. Иришка онемела. Её словно приклеило к стулу. Она не могла пошевелиться. Она даже не спросила: «Как? Почему? За что?» Серёня помог ей подняться и выйти.
За дверью стояла Ленка. По Иришкиному лицу она всё поняла. Иришка бросилась ей на шею и заплакала, сначала тихо всхлипывая, а потом разрыдалась каскадами, переходящими в рёв. К ним подошли полицейские и попросили покинуть помещение. В машине, которой управлял Серёня, их было трое. Иришка плакала, рыдала, металась на заднем сидении, хваталась за Ленку, отталкивала ее, орала, что Гриша подговорил Серёню, что они специально подстроили, чтобы её депортировали, потому что Гриша влюбился в Ленку. И вообще, у Ленки с ним «что-то было».
- Ты что, думаешь, я не вижу, как он на тебя смотрит? – кричала Иришка Ленке, - думаешь, я не понимаю, что он хочет тебя отбить?
- Господи, как тебе могла прийти в голову такая чушь? – засмеялась Ленка, - ты просто не в себе. Я понимаю. Тебе надо успокоиться. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.
- Когда? Когда придумаем? Завтра? Когда я буду лететь в самолёте в Москву? Или когда меня больше не пустят в Америку. Сколько там – десять лет? Двадцать?
- Мы едем к адвокату. Я уверена: он поможет.
Визит к адвокату, увы, уверенности не прибавил, скорее, наоборот.
- Раз принято решение о депортации в двадцать четыре часа, значит, надо уезжать, сказал адвокат, - с ними шутки плохи. Тем более, что в вашем деле мне не за что зацепиться.
Вечером Иришка напилась. Вещи ее собирала Ленка. Наутро в аэропорту Иришку провожали четверо.
- Вообще-то, Ленок, я ждала, что ты поедешь со мной, - сказала Иришка.
Ленка опустила глаза и тихо проговорила:
- Прости, но мы обязательно что-нибудь придумаем.
На следующий день Иришка позвонила из Москвы. Она плакала, говорила невпопад, признавалась, что виновата перед Ленкой, что напрасно наговорила ей кучу глупостей, обидела ее. Она просила прощения и умоляла Ленку вернуться.
- Я не смогу без тебя, Ленок, приезжай, - рыдала Иришка пьяными слезами.
- Я подумаю, - ответила Ленка и положила трубку.
Пока она думала, фиктивный брак с Гришей превратился в самый настоящий семейный союз. Сначала, через девять месяцев, на свет появилась маленькая Мальвинка – дочка, а следом за ней – еще через год – точная Гришкина копия – сын. Через два часа после рождения Ленкиного сына, позвонил папа и сказал, что сегодня не стало мамы. Полететь на похороны Ленка не могла. Она лежала в родильном отделении с крошечным сморщенным комочком на груди.
- Ленок, помнишь, я когда-то обещал тебе рассказать, как мы с мамой познакомились? – сказал папа, - теперь можно. Я отбил ее у женщины.
Ленка держала только что родившегося сына и плакала, а он смотрел на нее своими огромными глазами так серьёзно, словно хотел успокоить.
Со временем Гриша открыл свой бизнес по сдаче в аренду съёмочного оборудования, Ленка выучила английский, помогает мужу в бизнесе и иногда снимается в небольших ролях в голливудских фильмах и телевизионных сериалах.
Лишь спустя десять лет после отъезда, Ленка впервые приехала на Родину. Гриша остался дома с детьми, а она вырвалась на пару недель – повидаться с папой, навестить могилу мамы и встретиться с друзьями.
Ранним майским утром в районе Чистых прудов Ленка зашла в вагон трамвая с задней площадки. Там еще оставались трамвайные пути. По всей Москве этого вида транспорта было всё меньше и меньше. Целые линии снимались с маршрутов, закрывались депо. Популярность трамваев резко падала. Ленка проехала одну остановку, когда в динамике раздался женский голос:
- Передаём за билетики. Не стесняемся.
Ленка, как намагниченная, встала со своего места и медленно направилась по вагону в сторону водителя. Она сразу узнала её. На водительском кресле сидела ссутулившаяся Иришка. Взгляд её ничего не выражал, короткие неопрятные волосы с сединой стояли дыбом. Перед Ленкой была чужая женщина, в сильном похмелье. Конечно же, Иришка Ленку не узнала. Это и хорошо. И не надо. Трамвай остановился, двери открылись. Ленка хотела что-то сказать и уже набрала в лёгкие воздуха.
- Чего стоишь на проходе? Выходи, не мешай другим...Ленок.