В грозу душа у Яся плачет
От грома детскою слезой,
Не всякий день бывал удачен
В огне с военною грозой.
Пришлось скрываться, чтобы выжить
С шести лет вплоть до девяти;
К земле при взрывах жаться ближе,
Чтоб душу детскую спасти;
Скрываться в погребе, под печкой,
Среди ботвы картошки гряд.
Казалась жизнь угасшей свечкой,
Коль рядом бомб взрывался град.
Играть с карателями в прятки
Под крики "Хайль!", овчарок вой,
Бежал, спасаясь, без оглядки
Под посвист пуль над головой.
И жизни потеряв реальность,
Не знал где, как спасалась мать;
Но знал, как скрыть национальность,
Как немцев донором не стать.
Знал: попадёт фашистам в зубы -
Всю высосут до капли кровь;
Не раз, на дно скатившись клубом,
Благодарил заросший ров.
Неделями питался рожью,
Луща зерно из колоска;
Страх выступал гусиной кожей,
Как ночью пил из родника.
Но всё ж под осень на рассвете
Зацапал Яся полицай:
Попался, как другие дети,
В скирде овсяной невзначай.
Все там зерном овса питались
И, норы выкопав в скирде,
В укрытиях спокойно спали,
Забыв, что быть облав беде.
Их, как мышей, переловили
И тех, кто скрыл нору, как крот.
С тех дней возницами возили
Наш хлеб, им, на фашистский фронт.
В пути, чуть что, овчарки рвали,
Прикладом били, как кнутом.
Обоз немецкий защищали детишки,
Став живым щитом.
Ведь были то родные дети
Отцов иль братьев-партизан,
Конвой шагал же без отметин
Смертей и даже мелких ран.
Но зазевался малолетка -
Стреляли, скармливая псам.
Пинали Яся там нередко,
Досталось и его глазам:
Когда овчарками травили,
Под шмайсера густым свинцом,
Пеньки сожжёных трав вонзились
В глаза, как прятал он лицо.
Там, на дороге, по которой
На фронт возил фашистам хлеб,
Под пуль и взрывов перебором
Ясь выжил, но почти ослеп.
Незрячесть стала вдруг удачей
И разлилась беды грозой.
Душа ж его при грозах плачет
Досель недетскою слезой.