Мама моя, Лейцина Любовь Залмановна, была офицером-переводчиком в майорском звании.
Во время войны она работала при Генштабе, участвовала в допросах генерала фон Паулюса, была переводчиком на Нюрнбергском процессе.
Награждена орденом Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», юбилейными медалями.
После войны мама преподавала немецкий язык сначала в Воронежском Суворовском училище, а после того, как его расформировали, — в Воронежском университете.
Вся мамина семья погибла в гетто в Белоруссии.
Маминому брату, Менаше (Мише) Лейцину, было всего 16 лет.
Об этом я, будучи 10-классницей, написала стихи.
Тогда меня звали Людой Левиной.
У Вечного огня
Когда стою у Вечного огня я,
Сжимает сердце смутная тоска.
Сквозь годы память лица высветляет.
Правдив и скорбен будет мой рассказ.
Случилось это в марте, в 43-м.
Крестились исступлённо старики, —
Горела школа, в школе были дети,
И матери бросались на штыки.
«Цурюк! Назад!» — немецкий окрик грубый
(Он будет долго сниться по ночам).
И вечные проклятья шепчут губы
Насильникам, убийцам, палачам.
И до сих пор на грозовом рассвете
Тревожит этот страшный сон меня:
В горящей школе плачущие дети,
Безжалостные языки огня.
У всех, кто стал свидетелем невольным
Трагедии той, сжалось сердце вмиг.
И погребальным звоном колокольным
Звенел тот страшный материнский крик.
И голосок, пронзительный и тонкий,
Рука, застывшая в мольбе немой.
Убийцы! Если б вашего ребенка
Вот так же бы — живого, да в огонь?!
И уронил слезу старик суровый
И прошептал: «Уж лучше бы меня!»
Был снег у школы пепельно-багровый —
От крови, или, может, от огня…
Друзья, давайте с вами рядом сядем
И всех погибших, молча, помянём.
Недавно я услышала о том,
Что в том огне сгорел родной мой дядя.
Он младше был сегодняшней меня.
Он навсегда останется моложе.
Вот почему тоска мне сердце гложет,
Когда стою у Вечного огня.