По выходным дням я думаю, как правило, о женщинах. Почему по выходным? Не знаю, так как-то сложилось. По субботам я обычно бреюсь и чищу ботинки, А когда ты свежевыбрит, в сияющих ботинках и с чисто вымытыми руками, то и до женщин уже рукой подать, пусть и мысленно. Вот я и думаю.
Я неодобрительно отношусь к легкодоступным женщинам. Но так, сознаюсь, было не всегда. И реперную точку я помню очень хорошо, хотя и давно это было. На каком-то высококультурном мероприятии я и одна приятная во всех отношениях дама прониклись обоюдной симпатией, и я пригласил её на кофе. Всё было прекрасно, но утром, проснувшись и обворожительно зевнув, она вдруг чуть хрипловатым со сна голосом сказала:
- А кофе?
Оп-па, всё помнит. А я не готов. Но спрашиваю:
- Тебе индонезийский копи-лювак или барбадосский мусгет?
Она подумала, наморщив лобик, и одобрила этот... ну, который лювак Я пошёл на кухню. У меня там было всё: и чудесная кофейная чашка костяного фарфора, и медная индийская джезва, и серебряная ложечка, и серебряный же подносик с накрахмаленной салфеткой. Не было только кофе! Никакого!
Но была пачка напитка "Утренний" из желудей, ячменя и цикория. Три чайных ложки в джезву, вода, чуть соли, чилийский жгучий перец, три капли виски, две минуты на огне и последний мазок маэстро - имбирь. Вперёд...
Мой рецепт вызвал восторженный писк. Дама смаковала каждый глоток "копи-лювак", внимательно прислушиваясь к чему-то там, внутри себя. Она сделала последний глоток, облизнула губки, глаза её заблестели... Но я был неумолим, как утёс.
- Прости, дорогая, труба зовёт. Понимаешь, бремя белого человека...
С тех пор я стал относиться к легкодоступным женщинам настороженно. Впрочем, сильно этого не афишируя.