Горячее дыхание августовского ветра опустошило улицы. Жители города укрылись за толстыми ставнями и в полумраке комнат пережидали, когда спадёт дневная жара. Очумелые туристы, невзирая на духоту, сновали по узким улочкам, выискивая для краткой передышки магазинчики и кафе с вожделенным объявлением на входе: «Работает кондиционер». На площади, большую часть которой занимал огромный фонтан, изображающий Нептуна, поднимающегося из моря на колеснице-раковине, как обычно было шумно и оживлённо. Щёлкали фотоаппараты, стрекотали камеры, в воздухе висел разноязыкий гомон. На гребне каменной морской волны, навсегда застывшей слева от вздыбившегося морского коня, с трудом удерживаемого Тритоном, вальяжно развалившись на солнцепёке спал кот. Здесь было его любимое место для дневного отдыха, дававшее массу возможностей для наблюдения за представителями homo sapiens и богатую пищу для всяческого рода размышлений. Это был крупный рыжий котище, с большой, размером с собачью, головой, хитрыми умными глазами и упругим мускулистым телом. Потрёпанные уши и ободранный хвост говорили о том, что котище успел побывать в крутых переделках, а длинные усы, залихватски торчащие в разные стороны, выдавали любопытный и задиристый нрав. Он был бесстрашным, беззаботным и абсолютно независимым. Одиночка, не любящий долгой и пустой болтовни и не жалующий своим присутствием местные кошачьи сборища. Ежевечерним сплетням и обсуждению местных новостей он предпочитал молчаливое созерцание таинственного ночного неба. Каждый вечер, пользуясь только ему известным лазом, он пробирался на крышу дворца Поли и смотрел, как темнота накрывает город роскошным бархатным покрывалом, щедро усыпанным маленькими мерцающими блёстками. Странное чувство возникало в этот момент у рыжего разбойника. Он, ничего и никого не боящийся, всегда радостной песней встречающий новый день, ощущал лёгкую тревогу и какую-то смутную, почти неуловимую печаль. Как будто он забыл о чём-то очень важном, о том, о чём положено знать каждому уважающему себя коту. Он тряс ушами, надеясь всколыхнуть в глубинах памяти позабытые воспоминания, выпускал когти, пытаясь зацепиться за всплывающие обманчивые вёрткие образы, выгибал спину – вспомнить не удавалось. Тогда он, задрав голову к небу, испускал длинный рассерженный вопль, словно грозил кому-то там, наверху, и уходил спать в облюбованные им и его разномастными сородичами древние развалины на площади Торре Арджентина, которые местные жители уже давно прозвали Кошачьим Раем.
Рыжий был особенным котом, не только потому, что он абсолютно никого и ничего не боялся, любил путешествовать и в одиночку изучил все закоулки старого города. Дело в том, что ему никогда не снились обычные кошачьи сны. Ему не снилось, как он, пригибаясь всем телом к земле, дрожа от предвкушения удачной охоты, крадётся к замешкавшемуся голубю. Ему не снилось, как он, задрав хвост и вымяукивая страшные проклятия, стремительно несётся к пегому коту, посмевшему перейти границу территории, которую Рыжий считал своей. Ему не снилось, как он, страстно мурлыча, обхаживает белую грациозную кошечку, ту самую, что каждый день сидит у окна второго этажа и грустно смотрит во двор из дома, стоящего прямо напротив его любимого фонтана. Вместо простых кошачьих радостей ему снилось, что-то странное - он был человеком. Каждую ночь как только Рыжий закрывал глаза, уютно устроившись между полуразвалившимися колоннами и сон, урча, подползал к нему на мягких лапках, что-то внутри кошачьей головы щёлкало, он вздрагивал и с ужасом обнаруживал себя на постели, в одной из тех каменных коробок, что люди называют квартирами, за окнами которой негостеприимно кряхтел холодный сырой город. В этом сне он всегда просыпался мужчиной лет сорока, среднего роста, с крепким коренастым телом, большой лысоватой головой и рыжей неухоженной бородой.
«На такую голову и шапку не в любом магазине купишь!» - не к месту подумал он, открыл глаза и потянулся всем телом. Утро уже, надо вставать. Он потянулся ещё раз, тяжело выдохнул, стряхнув остатки ночного сна и сел на кровати. Просыпаться приходилось долго и мучительно – сон не хотел отпускать, цеплялся и настойчиво тащил обратно в постель. Он чувствовал себя так, будто за ночь он напрочь забыл о том, кто он такой, а тело разучилось делать самые простые вещи – умываться, одеваться, ходить. «Боже, зачем всё это!» - в который раз подумал он, встал и, нехотя переставляя ноги, потащился на кухню. Там он включил чайник и достал из холодильника оставшуюся со вчерашнего дня рыбу.
А вот ел он с удовольствием! Особенно рыбу. Он мог часами корпеть над какой-нибудь костлявой речной рыбёшкой, любовно разделывая её, вдумчиво отделяя мясо от костей. Он обсасывал и выскребал рыбью шкурку так виртуозно, что на ней не оставалось ни одного съедобного кусочка. «Такую шкурку даже коту не отдашь», - думал он и усмехался, сам не зная чему. Кстати, о котах – он очень их любил, и кошек тоже - у него их было две. Он мог часами лежать на диване и слушать, как мурчит его любимица – чёрная кошечка, которую он подобрал котёнком лет пятнадцать назад, приманив на сосиску. И она отвечала ему взаимностью – каждую ночь спала рядом с ним, вытянувшись вдоль его тела и положив голову и лапу ему на руку, каждое утро радостно тащила в зубах только что пойманную игрушечную мышь и каждый вечер встречала его у дверей, когда он возвращался с работы.
«А говорят, что кошки не умеют быть преданными» - пробурчал он себе под нос, будто продолжая давний разговор с невидимым собеседником, заварил в стакане чай и пошёл в ванную.
День его проходил почти всегда одинаково – в конце концов, он заставлял себя собраться, садился в машину и ехал в офис. Там он несколько часов пытался что-то делать, хватаясь то за одно, то за другое, пытаясь справиться с непослушным вниманием, все время норовившим ускользнуть от только что начатого дела и переключиться на что-нибудь совсем неважное с точки зрения его должностных обязанностей. Через некоторое время на него наваливалась тоска, он терял ко всему интерес, злился на себя - за то, что не похож на обычных, нормальных людей, злился на людей – за то, что они такие обычные и нормальные, бросал всё и уезжал домой.
«Надо быть как все, надо работать, содержать семью, любить Родину, делать мир лучше…» - твердил голос у него в голове, как заезженная пластинка повторяя то, что когда-то говорили ему родители и о чём талдычили в школе учителя. Но каким образом мир может стать лучше от его бессмысленного хождения в офис, он до сих пор так и не понял.
И сегодня всё было как всегда. Он заехал на работу, сделал пару мелких дел, измотался, заставляя себя взяться за что-нибудь посерьёзнее и поважнее, плюнул, чертыхнулся и поехал обратно домой.
По вечерам дома его ждала жена. Наверное, он её любил. Правда она явно не понимала его. Каждый раз за ужином она рассказывала ему о том, как прошёл день, спрашивала его о чём-то, просила, упрекала, ждала ответа. Он рассеянно мычал: «Да, дорогая! Конечно, дорогая! Сделаю, дорогая!». Наверное, он её любил! А вот когда она молчала, ему с ней было хорошо. Они вместе смотрят фильм - она лежит на диване, положив ноги ему на колени, а он ласково разминает её уставшие за день стопы и они вместе смеются над, уже сто раз виденными и наизусть выученными, но от этого ничуть не менее весёлыми, шутками из доброй старой комедии. Или они на даче у друзей – она, уютно устроившись в гамаке, читает книгу, а он сидит рядом, чистит рыбу или семечки и думает о всякой всячине. Например, вспоминает о том, что когда ему было пять лет, он изобрёл вечный двигатель, и тут же перехватывает горло обида из-за того, что отец тогда рассмеялся и сказал: «Вечный двигатель – это фикция, его создать невозможно!». А когда ему было семь, он мечтал о том, что здорово было бы научиться понимать язык деревьев, животных и птиц, чтобы стать им настоящим другом и братом, почувствовать себя неотъемлемой частью этой удивительной планеты, имя которой Земля. А отец снисходительно хлопает его по плечу и говорит, что всё это ерунда, глупые детские сказки. И так пронзительно горько становится на душе и всё сильнее сжимается маленькое детское сердечко, не позволяя прорваться наружу потоку слёз – ведь папа сказал, что мальчики не плачут. А вот сейчас ему за сорок и уже давно по ночам ему снятся непонятные сны – он сидит на крыше, задрав голову, и смотрит на ночное небо, таинственное нездешнее небо, щедро усыпанное мерцающими блёстками. И в этих снах у него очень странное чувство - он ощущает себя большущим рыжим котом с залихватски торчащими в разные стороны усами.
«Почему я именно сейчас вспомнил про всё это?» - встряхнулся он и обнаружил себя за обеденным столом, привычно поддакивающим жене и делающим вид, что поддерживает начатый ею разговор. И тут же, словно оно только и ждало этого вопроса, всплыло со дна памяти давно забытое детское воспоминание. Оно лопнуло, едва достигнув поверхности сознания, словно пузырёк воздуха, выскользнувший из дыхательной трубки ныряльщика, освобождая из давнего плена череду картинок. Вот ему двенадцать, он сидит за столом и листает атлас со звёздными картами, мечтая о том, что когда он вырастет, то обязательно полетит в космос и откроет новую планету. Вот они с отцом выходят из метро и через большой зелёный сквер, изогнувшийся, как тетива натянутого лука, идут в Планетарий. И там сидят, задрав кверху головы, и он увлечённо рассказывает отцу всё о звёздах – как они рождаются и умирают, какие у них прекрасные и таинственные имена, пахнущие пылью странствий и ветром приключений, а отец внимательно слушает, лёгкая улыбка блуждает на его губах, и лицо светится любовью, гордостью и надеждой. А над ними сияет таинственное нездешнее небо, переливающееся сверкающими искорками, и нет в эту минуту никого счастливее их обоих!
Он до боли в костяшках стиснул пальцы. Куда ушло это чувство острейшего, необъятного счастья, когда-то переполнявшее его? Как он не заметил, что его жизнь превратилась в серую, ничем не примечательную череду дней, в которой он никак не может найти себе места? Когда он успел забыть о своих неосуществлённых мечтах и страстных желаниях? Неожиданно ему почудился запах нагретого августовским солнцем камня, в лицо дохнуло горячим южным ветром, тело его напряглось, стало упругим и гибким. Он почувствовал себя бесстрашным, беззаботным и абсолютно независимым. Он – одиночка, не любящий долгой и пустой болтовни. Он тот, кто каждую ночь ловко, одному ему известной дорогой, пробирается на крышу и смотрит, как темнота накрывает огромный город роскошным бархатным покрывалом, щедро усыпанным маленькими мерцающими блёстками. Ослепительно прекрасный величественный город, стоящий на семи холмах, город мудрецов и императоров, вечный город, основанный братьями близнецами, сыновьями бога войны, вскормленными волчицей.
В эту ночь он спал крепко, без сновидений, на рассвете тихо встал, стараясь не разбудить жену, оделся, оставил на столе записку: «Любимая, я обязательно вернусь!», и уехал в аэропорт.
Рыжий дёрнул ухом, ворона, сидевшая на полуразрушенной колонне из розоватого камня, так оглушительно каркала, что за минуту прогнала остатки сладкого утреннего сна. Странно, сегодня во сне он не был тем бородатым, живущим в сером туманном городе. Вместо этого он во всей своей рыжей красе распевал страстную серенаду под окном у пушистой белоснежной красавицы. «Надо бы сегодня заглянуть к этой соблазнительной затворнице со второго этажа, может быть удастся вызволить её из плена и покорить её невинное кошачье сердечко! Хм, она могла бы составить мне отличную партию! Вот это да», - удивился он сам себе. «Неужели я думаю о том, чтобы остепениться?» Кот выгнул спину, зевнул, и, как всегда готовый на подвиги и приключения, выбрался из своего укрытия, осмотрелся и, неспешно оглядываясь по сторонам, пошёл проверять свои владения.
Рыжий шёл через площадь к фонтану, когда увидел человека, спускающегося по прилегающей к площади улице. Как зачарованный он продолжал идти навстречу мужчине, не в силах оторвать взгляд от знакомо-незнакомого лица и рыжей неухоженной бороды. Около фонтана они встретились. «Ну, привет!» - сказал Рыжий, по-дружески потрепав кота по загривку. «Мяурс!» - ответил Рыжий и ласково потёрся о тёплую ладонь.