Я шел по общежитию и думал о еде –
Ну, где б ее достать – да, вроде бы нигде.
Зашел я в свою комнату – там темнота и грязь,
Тут хмель ударил в голову, по голове так – хрясть!
Очнулся я от холода, что рядом не пойму,
Но что-то тут шевелится…похоже на еду.
Я открываю правый глаз, смотрю, как зоркий водолаз –
И ничего не вижу.
Но слухом чувствую, что здесь
Полакомиться чем-то есть.
Я открываю левый глаз, смотрю, как зоркий водолаз –
И вижу…
Вся черная такая, но вроде бы не мышь,
На крысу не похожа, да, черт их различишь.
Я слышал, что во Франции, лягушек в суп кладут,
Ну, думаю, теперь-то, студенты не умрут.
И, следуя традициям, таких своих мыслей,
Беру я в руки ножичек – как рубану по ней.
А в темноте не видно, попал я или нет,
Но думаю, что будет нам мясо на обед.
(Не знаю, как у вас – у нас такой секрет,
Коль есть чего поесть, то сразу же обед).
Пошел я к выключателю, свет заодно включил,
А оглянулся, вижу… мне стал весь свет не мил.
Сидит она такая, на стульчике моем,
А рожа, – во, какая! И ржет, как мы втроем.
Ну, думаю, собака, зарежу иль убью,
Кусочка не оставлю, как гниду, удавлю.
Хватаю я топорик, стоял тут у дверей,
Банзай! – кричу, и с криком по комнате за ней.
Что дальше я не помню, в экстаз вошел, как есть,
Очнулся в коридоре и хочется мне есть.
Вошел я в свою комнату и что-то не узнал,
Кровати вроде были, и вроде стол стоял.
А на полу валяется она такая вся,
Вся жалкая такая, как лондонская тля.
И ноги все так скручены, и руки, как сандалии,
А мордочка такая, как будто есть не дали.
И грустно мне так стало, зачем я так жестоко?
Тут мышка поскакала и уж в норе глубоко.
Весь изойдяся злостью, я к другу Ваське лезу,
Спокойный уж такой, пою так Марсельезу.
Вот захожу я в дверь – вся комната вверх дном,
На табуретке Васька, в руке с кривым ножом.
Ну, а в зубах у Васьки торчит моя же мышь,
И я кричу – Василий! Не ешь ее, малыш!
А лучше-ка займемся мы мышеводством с ней,
И будет у нас мясо для всех тарелок щей.
Прошло большое время, теперь я сообщаю –
Традиция в общаге – едят мышей со щами.