От автора
Эта книга о жизни и любви, о музыкантах, которые работали в городе Грозном, а затем, ввиду военных действий в столице Чечено-Ингушетии, вернулись на родину, в Нижний Новгород и создали ансамбль «РЕТРО», основой которого явились танцевальная музыка прошлых лет и песни руководителя ансамбля Павла Евтуха.
Подробное содержание находится в конце книги, прочитав которое, можно быть в курсе описываемых событий и открыть заинтересовавшую страницу.
/ Ева Евтух/
Горечь утраты
Слова любви – тебе, мой друг
Вступление 2 августа 2004 года
Уже несколько дней, как я не пишу свои листы, т.к. решила завести толстую тетрадь и записывать коротко события минувшего дня, но тетрадь пока не куплена – до неё руки не дошли. За это время я почти подготовила свой новый альбом фотографий, сделанный с любовью из тех портретов, что уныло лежали кучей в пакете, или готовы были выпасть из других старых альбомов, которых у нас множество. Сейчас эти фото с надписями на листках, приложенных в нижней части, объясняющих словесно – кто на них изображён, стали более говорящими.
Но сегодня утром я снова взяла белый лист, с напечатанными, и никому теперь не нужными, билетами «РЕТРО» на обратной стороне, сложила пополам и, в дальнейшем, вклею его в тетрадь, которую собираюсь вести.
Сны
Это заставил меня сделать сон. Необычный сон, о нём. Говорящий сон иносказательно, и Павлик снова со мной говорил, советовал, и я ему верю.
Сон о нём «Нам будет хорошо» «Я сейчас приду»
Будто я в спальне, на своей кровати, и Павлик, почти такой, каким он был в последнее время (только рука подвижна и нога) ложится рядом со мной и говорит, имея в виду, что мы уже «старенькие», успокаивая меня: «Ну, и что, мы будем с тобой обнимать друг друга, нам будет хорошо вдвоём».
Мы чувствуем тепло и нежность и в нём, в Паше, просыпается молодой задор. Тогда он с кровати встаёт, обещая и давая мне задание: «Ты меня подожди. Я сейчас приду». Я верю ему безоговорочно и сейчас – он меня (равно как и других) никогда не обманывал. Постигнув, наконец, его душу, я больше не буду сомневаться в его чувствах. Лучше вспомнить, что он называл меня «любимой». То, что сказано им – не подвергается сомнению. Так говорит сын.
Но у сна было продолжение.
Мы с Пашей оказались в центре соц. защиты. У работницы этой уважаемой организации мы ищем сочувствия, рассказывая ей, что нам приходится жить, якобы, в одной комнате с моей мамой. Это очень неудобно.
Хотя соц. защита нас прямо не осуждает, но она всё же на стороне стариков, а Паша, хоть и не совсем здоров, но относительно молод. Она пытается привести какие-то мягкие доказательства в пользу пожилых. В общем, нас пытаются убедить смириться с создавшимся положением.
4.08.04 Сын на работе. Концерт
Сегодня Валера первый день официально будет оформлен на работу менеджером по рекламе в справочник. Ему нужно помочь приготовить завтрак, пока он моет голову. Иду.
Валера ушёл на работу.
Мы с Валерой ездили на концерт (в филармонию) последний в этом сезоне концерт, в воскресенье 1-го августа.
Выступал Александр Каган (скрипка) сын Олега Кагана – концерт Сибелиуса и 14-летний Рэкстайн Парк, брат 13-летней Парк, игравшей в пятницу. Он – «Вариации на тему 24-го каприса Паганини». Вообще, мне это мало интересно.
4,08.04 Церковь
Сегодня ходила в церковь, заказала поминание полугодовое на 17 ноября.
У Нины Скок
6 августа 2004. Вчера с Любой были у Нины Скок, отмечали новоселье её веранды. Больше не было никого, я купила торт, вафли, Люба с Ниной заварили чай. Я принесла альбом с фотографиями. Моя соседка с детских лет, с которой мы сблизились после смерти моей мамы в 2000 году, беспокоится о моём душевном состоянии, советует мне отвлекаться от мыслей о Паше, от сознания своей вины.
Оля Яблокова, у которой я была 3 августа, тоже не одобряет моих слёз, всякий раз вызывающих душу моего милого супруга.
80 дней исполнилось 4 августа со дня смерти Павлика, но когда я пришла в церковь, выяснилось, что поминальную службу делают на полугодовую и годину, а на 80 дней – нет. Полугодина будет 17 ноября.
На кладбище
На белом листе, вклеенном в этот дневник, есть запись сна, удивительного сна от 2 августа. В этот день я как раз собиралась на кладбище в Федяково. Поехала, по дороге купив большой букет астр, полчаса разговаривала с Пашей, рассказывала обо всех наших делах,
как мы без него скучаем. Там, рядом с ним, я чувствовала его ближе, чем сейчас, казалось, его душа откликалась на мои слова возмущением, умиротворением, радостью.
Сегодня Валера ушёл на работу, а мы с Любой полдня говорили о Паше, каким он светлым был и остался, общаясь с нами через свою фотографию. Сейчас Люба идёт готовить завтрак.
7.08.04. Длинный сон о нём, обо мне и о ней
Будто первая жена Павла приехала к нам в гости. Павлик держится молодцом, не проявляя чувств выказывая видимое равнодушие. Но я знаю, что самым показательным будет расставание. И, вот, она уезжает, т.е. наступает час отъезда. Я хочу застать эту пару в момент прощания и для этого иду через какие-то комнаты, коридоры, встречаю каких-то людей и, наконец, выхожу во двор и застаю Павлика за самым прозаическим занятием: он рубит дрова.
Поднял на меня глаза: он равнодушен – я возбуждена.
Он понял, что я искала и так же продолжает свою работу. Но я знаю, что он способен скрывать свои истинные чувства – он артист – и не
успокаиваюсь.
Снова я иду по пересечённому большому двору, напоминающему котлован, с трудом делаю ступеньку из песка, поднимаюсь наверх, иду по комнатам, коридорам, комнатам и – наконец, попадаю в помещение, где вижу то, что предчувствовала, а именно: опухшего от слёз Пашу, сидящего рядом с ней. Говорит он, говорит горячо о своей любви, выливает все слова нежности, накопившиеся за эти многие годы, говорит, задыхаясь от горя.
Я подхожу к ней, лежащей прямо на полу и начинаю ей вертеть уши, приговаривая: «Видишь, какая она притворщица, показывает при тебе свою беззащитность, вызывая в тебе желание оградить слабую, такую податливую, к тому же, любимую, она знает, женщину». И, действительно, она мне совсем не сопротивляется, голова её покорно мотается. Паша не двинулся – он боится потерять семью.
И тогда я говорю: «Ты все эти годы скрывал, что сердце принадлежит другой, я тебе была верной подругой, а ты меня использовал, как тебе было удобно. Уезжай вместе с ней – ты мне больше не нужен. Верно папа когда-то о тебе говорил: «Двуликий Янус».
Здесь, видимо, я проснулась и долго и горячо ещё продолжала мысленно говорить, всё в том же духе (я думаю, что уже проснувшись) потому что речь моя была очень длинной. Паша мне так ничего и не сказал, но он даже плакать перестал, поняв, что случилось непоправимое, что он меня потерял, когда я призналась в понимании своей роли, как надёжной, скучной опоры, чёрствой корки хлеба для него.
Он понял, что жизнь его круто меняется и не получится более, как бы ему и хотелось: жить с одной – а любить другую. Эту фразу я тоже включила в свою длинную речь, но больше ничего вспомнить не могу.
«Всю ночь тебе реквием пел соловей»
Мы с Любой сегодня вспоминали, как 40 дней пел соловей, вернее днём он разговаривал трелями и всевозможными руладами, а также репетировал отдельные новые «колена» к своему ночному концерту. Каждую ночь он повторял свою изумительную волшебную минорную печально-лиричную песню из 17 – 18 колен, иногда добавляя новые.
После 40 ночей были ещё семь, но пел он уже не так самозабвенно и истово.
Тогда я знала все его «колена», но чтобы не забыть, записала его голос на кассету, да так, что кассета, перевернувшись, стёрла запись на другой стороне, стёрла часть песни твоей «Сирень», остановившись ровно перед словами «Прощай, мой друг, меня не забывай». Да, это был знак или весточка от тебя, и я залилась слезами. Ты знаешь, что раньше я почти не умела плакать, а сейчас, лето-не-в-лето прошло без тебя, свистит какая-то пичуга, да воробьи шуршат крыльями между веток, срывая на лету сухую вишню.
40 листов воспоминаний (включая нулевой)
(04 – 29.08.2004 в тетрадь было переписано с сокращениями)
Нулевой лист. Мои старые стихи
28 июля. 39-й лист неудачный, или неудачный вчерашний поход, который мне затуманил голову, но этот лист – первый изо всех, что полетел в корзину, и я пишу новый. Что было на испорченном? Глупости… Возвращение к этой теме – не то чтобы оскорбляет память, – но нежелательно. Хотя там совершенно новые факты и сопоставление дат или лет. Я чувствую, что Павлик, ты моё солнышко, протестуешь против рассказа о тетради с моими стихотворениями, написанными до тебя.
Боже мой! Только сейчас меня осенила мысль, что там не были проставлены даты… но это уже не имеет значения.
Писать для памяти, ходить для жизни. Мои рассказы о жизни
Павлуша, я не хочу много писать – я лучше буду путешествовать. Пусть – по городу. По делам сама пойду, или дети пошлют – мне всё равно, мне не трудно.
Сегодня среда. Ходили на концерт в филармонию. По пути в город, в маршрутке рассказывала Валере о нас с тобой молодых.
В последнее время я много рассказываю детям из того, что придумывает сама жизнь, а она такая фантазёрка!
Его жизнь – творчество
Смерть, смерть, смерть, быть может, разбросала по всему нашему большому дому письма Павлика, быть может, часть из них, равно как и другие, уничтожены нашей великой хозяйкой Верой Ивановной, но сейчас я пытаюсь собрать оставшиеся, систематизировать, собираю по крупице стихи, (хотя часть их, видимо, безвозвратно утеряна за три года каждодневной безумной лихорадочной борьбы за драгоценную жизнь) часть которых, возможно, сам Павлик бросил в костёр (разжигая его) неумышленно, конечно, но из-за плохого зрения.
О духовности, которая важнее материального
О духовности на период после первого инсульта я забыла. А зря. Павлику духовное общение, тонкое понимание движений его легкоранимой, но неоткрытой души было необычайно нужно, как воздух. А я, став уборщицей, добытчицей, дав слово три года назад после первого его инсульта, забыть об искусстве – стихах и музыке – могла услышать, говоря образно, только громкий призыв, но не слабый голос, не могла чутко уловить волнений сердца и не замечала, что он неприметно тает на глазах, оценивая пройденный путь и положение своё, как неизлечимо больного человека, лишь наблюдая изменение отношения к нему родных, т.е. нас, ставшего привычно-ласково-обыденным.
Одна только Люба часами слушала его рассказы о жизни и древней истории, а также легенды и мифы, знатоком которых он оставался до последнего дня 14 мая 2004 года.
Последний вечер и ночь
Не забыть мне тот вечер. Павлик очень долго смотрел телевизор, привычно вскакивая, чтобы убрать нелюбимые рекламы. Когда я, уставшая после поездок по аптекам, прилегла на Любину кровать, – он сел рядом, погладил левой (здоровой) рукой меня по руке. (Правда, было ещё прощание утром). Вскоре ушёл спать, шепнув Любе, чтобы и меня отправила пораньше в спальню, но я сидела в зале ещё довольно долго, а когда пришла, слышала, как Паша вертелся, спал плохо, а под утро его стала раздражать кошка Рая, громко сзывавшая своих 3-х котят (которые начали у него вызывать отвращение днём раньше) черномазых, перепачканных под АГВ и которых мы тогда так и не смогли вымыть. Он вскочил в бешенстве, включил свет и запустил тапкой в гущу этой своры.
Я себя корю, что хотя бы после не отправила всё это семейство в прихожую, а «резонно» заметила Паше, что он, ведь, будет жалеть сам «потом», если повредит котёнка. Кстати, рано утром он поинтересовался, всё ли в порядке…
Сегодня суббота, я пишу, лёжа в постели, Валера свободен от менеджерских дел и от экзаменов (две 5 и одна 4, недавно перешёл на 3-ий курс ННГУ – социальная работа) готовит завтрак на кухне, моет посуду и притом что-то мурлычет.
4 июля 2004 года. Лист № 3. Поминки Димы
Сейчас 10 часов. Ухожу к Наташе на поминки её сына Димы, который погиб четыре года назад.
Хотелось бы идти с Валерой. Неважно себя чувствую, мало ли что? Валера проводил меня до Наташиного дома – и ушёл. После поминок Олин сын Ваня нас отвёз до кольца.
Дома Валера с Любой уже сготовили обед.
Мы помянули Павлика (что делаем довольно часто) и незаметно разговор перешёл на Чечню. Валера говорит, что там нет ни одного не задетого бомбой дома, короче – ровная земля.
Утерянные тексты. «Песня о Дуба-Юрте» П. Евтуха
Вспомнили Любину поездку в Дуба-Юрт в 1987 году и песню, которую по этому случаю написал Паша. Где она? Текст, быть может, найдётся, а мелодию помнит Валера, даже напел с некоторыми словами.
Славина кассета. Фото
Вечером Валера поработал над Славиными записями на кассете (Слава – Пашин друг из Заволжья) проставляя над словами функции (аккорды). Шутили, смеялись. Паша смеялся бы с нами, ведь он такой был шутник.
Нужно выполнять капризы любимого
Я постоянно зажигаю свечки, рядом фотографии, много: Пашины, Валерины, Колины (Коля – Пашин брат, ушедший в 1996 году). Среди этих фотографий – самая любимая, чёрно-белая, снятая в Грозном Салманом в его комнате (в общежитии). На ней мы вчетвером. У Павлика лицо светится таким несказанным счастьем, моя голова – у него на плече, рядом маленький Лелик (Валера) утеплённый Любиной одеждой, и нарядная Любаша. Хочется сказать: «Мгновение, остановись!» Но всё прошло и его не вернуть. Так нельзя! Второй раз мы бы с ним стали жить по-другому! Всё не ко времени!
Запоздалое прозрение, мудрость, где вы были раньше?! Отдыхали? Теперь Ваш хозяин в могиле, а хозяйка в безутешном горе.
Я сожалею о таких, казалось, мелочах: Паша очень любил, когда я одевала зимой куртку, самодельную, с лисой, длинным шарфом и лисьей шапкой. При переезде на новое место, в Грозный, нужно было обязательно взять вещи, соединяющие прежний наш мир – и новый. Платье, в котором мы регистрировались (и иногда одевать его). Фотографироваться нужно было больше, кроме того – вдвоём.
Лист № 4. Анализ моей вины
6.07.2004. Болезнь Павлика. Завоевание его любви. Анализ моей вины
Меня неотступно гложет мысль и я постепенно прихожу к выводу, что свои и Пашины лучшие молодые годы потратила на выяснение отношений, на завоевание его любви, через его болезни доказывая, какая я верная и преданная. На подсознательном уровне я его вела к этим болезням. И он, обладающий мощным биополем и экстрасенсорикой, не мог не чувствовать глухого раздражения ко мне, посягающей на драгоценное его здоровье. Он точно не мог выразить эту мысль, но говорил иногда, что я – виной его болезней. Да, в своём оскорблённом самолюбии и стремлении завоевать его мысли, быть хозяйкой его сердца, я завоёвывала всё новые рубежи с каждой его новой болезнью.
Начав почти сразу же с помощи ему, больному, оставшемуся по воле случая (из-за отъезда матери к его сестре в Находку) оставшемуся одному, без помощи родных, я получила от него в подарок замужество. Это был несоизмеримо большой подарок в благодарность за сочувствие и поддержку в трудную минуту жизни.
И чего я хотела после этого? Любви? В его сердце место себе я уже отвела сама. Более того, он чувствовал, что я его зацепила за самое живое и дорогое – здоровье и, видя мою любовь (о которой я, практически, не говорила, боясь надоесть) сознавал, что болезни его делают похожим на любящего, а завоевателя (т.е.меня) более удачливым победителем. (Но это была «пиррова победа». Больной муж!)
После атрофии зрительного нерва глаза, он, лёжа в больнице, много, видимо, думал (это была весна 1991 года) и когда я пришла его проведать, сказал, что теперь мы начнём новую жизнь. Я, конечно, сделала вид, что поверила (нельзя же огорчать больного) но меня всю трясло от горя. Помню, какая несчастная я уходила всякий раз из больницы после встречи с любящим Пашей. Это было через 10 лет нашего брака. Я поняла, что мне его никогда не добиться.
«РЕТРО» «Горизонт». Его признание в любви
Правда, потом было много событий, после которых мы уехали в Нижний и создали свой семейный музыкальный ансамбль «РЕТРО» – это был целый пласт нашей жизни, светлый, новый трудный и прекрасный, где гений моего любимого мужа заиграл всеми своими великолепными гранями (что продолжалось 8 лет, с 1993 года по 2001, прерванное на два года смертью моего папы). Пожалуй, было что-то похожее на позднюю любовь.
Очень благотворно на Павлика действовала родная земля нижегородская. Он хотел достучаться до моего уставшего сердца и когда мы ездили отдыхать на турбазу «Горизонт», кричал в перелеске, что любит меня, Наташу. После этого хочется зачеркнуть те строки, сухие казённые строки про «пожалуй», «благотворно» и «позднюю любовь». Их не было. Хотя мысленно он с болью часто возвращался к своей первой серьёзной любви – первой жене. Думаю, что именно она была его музой. Мы с ней делили Пашу – сказать страшно! Но это так. Он писал стихи о юности, о первой любви, да, и почти в любых его песнях мелькают строки сожаления о безвозвратности прошлого счастья.
Моё признание. Я не говорила ему…
Я же, никогда ничего подобного не замечавшая, в свои 45 лет наивно полагавшая их на свой счёт, случайно добивалась того, что, в результате, он играл и пел для меня, а я со своей нежной мелодией любовно и искренне исполняла партию, которую для скрипки написал обожаемый кумир (этого, или подобного, я ему никогда не говорила, т.к. хвалить сильно его было нельзя, иначе невозможно было бы с ним работать – и так он знал себе цену – равно как и ругать – он не терпел критики) это для меня было счастье (Павлик в песнях его называл «горьким»). Я сломала весёлую сущность дорогого мне человека и сделала его таким, каким хотела видеть.
За 24 с половиной года я благодарна, любила и люблю его и, по-прежнему, считаю лучшим изо всех. Пусть убеждают, что у него была куча недостатков – для меня он лучший.
Почему я не говорила прежде, что мне без него не жить? Боялась себя переоценить? Но, ведь именно в последнее время ему это было так нужно! Говорила я это тогда, когда он меня не слышал, был в больнице в полубессознательном состоянии.
7.07.04. Пыльный день
Ну и денёк! Я вызвалась помочь нашему сыну Валере разносить справочники по фирмам. (Больше он меня с собой брать не будет). Вначале всё было гладко. Я помогала узнавать транспорт и мы удачно добирались до места, но на улице Вали Котика мы «споткнулись» в переносном и прямом смысле. Пришлось очень долго идти (к тому же, я подвернула ногу, хотя и не больно, но у босоножки вылетела одна бретелька). После «Вали Котика» было ещё хуже. Мы пешком прошли половину Станкозавода, от шоссе деться некуда, нас пропыливали сколько возможно грузовики, пока мы не нашли улицу Шекспира (наверное, тоже какой-нибудь академик, что и Бах).
Сила церкви
От Шекспира уже видна была Карповская церковь. Этот путь был совсем лёгкий (главное, что показался таким). Конечно, мы не преминули зайти в церковь и поставить самые большие свечи за упокой нашего незабвенного любимого мужа и папы и ещё раз – папы (хотя Люба Павлика так не называла – их отношения не передать словами, беседы двух легкоранимых людей, необычайную чуткость) за упокой души Павлу от Любы – это на Канун. Поставили свечу за упокой наших родных. Оказалось, что7.07.04 – большой праздник, Рождество Иоанна Крестителя. Мы вышли обновлённые, посвежевшие и, казалось, нигде не были, кроме церкви. Из дома – в церковь – и обратно.
Лист №6 Паша ревнует напрасно
Электрокардиограмма
8 июля 2004. Валера на работе у Ольги Николаевны. Я сходила на электрокардиограмму. Шла, повесив голову (я сейчас почти всегда так хожу). Одеваю, в основном, чёрно-белый, подаренный подругой, костюм. В последние год, или полгода, мне и Любе столько надарили, сочувствуя нам, что Паша думал, будто дарить такие хорошие вещи просто так не могут, что это какие-то мифические «любовники», о которых он мне говорил в шутку. Я видела иногда мужа встречающим меня по вечерам на лавочке у соседнего дома (сколько он сидел?) или в последнее время на стуле на крыльце – вид у него был тоскливый.
Задержки с транспортом. Бабушкины серьги
А я по вечерам ездила что-то купить, порадовать своего ненаглядного, но задержки с транспортом, да «поздняя аптека» (лекарства покупала часто, потому как понемногу) да снова транспорт – вот так три года, не считая прошлого (когда я продала фамильные драгоценности – бриллиантовые серьги моей бабушки, подаренные ей к свадьбе) поэтому в прошлый год было легче: за серьги дали баснословную (для меня) сумму – 30000 рублей.
Павлик любит меня и ждёт
Запомни, Наташа, и не сомневайся больше. Это тебе я, Павел, написал «Завещание».Это тебя я буду ждать, если потребуется – долго «в стране вечно юной любви». (и, действительно, в 2009 году я обнаружила посвящение мне, сделанное Пашиной рукой на «Завещании»).
Кассета с Пашиным тостом. Мне плохо. Низкое давление
Потом я поставила видеокассету, где Паша произносит тост на юбилее Верочки Высоцкой.
Как будто, мы с Любашей (которая незаметно подключилась к просмотру) окунулись в атмосферу того прекрасного времени. Пришёл Валера. Меня уже знобило, я не знала, отчего, хотя оделась в стёганку. Валера померил мне температуру – 35,7, давление 100 на 80. Дал лекарства, и когда мне стало лучше, начал мне говорить о своих грандиозных планах. Боюсь, как бы нагрузка не была для него
велика.
8 июля 2004 (Продолжение).
На улице только что прошёл дождь. В это лето плюс 30 – не редкость, идут ливни почти каждый день. Ещё до 15 мая Паша возмущался погодой с непрекращающимися дождями. Только, когда лежал он с нами, и после, в ожидаемый день похорон – погода была светлая, солнечная, ни ветерка, соловьи, бирюзовое ясное небо.
Погода во время похорон
В день похорон (праздник Воскресения Господня 20 мая 2004 года) немного поплакал дождик. Но после зарядили ливни – одной этой беспросветной завесы достаточно было бы, чтоб свести моего впечатлительного и уже серьёзно больного мужа в могилу… Больше писать нельзя… тяжело в наклон…нужно думать о детях. Трудно им на молодых плечах вынести горечь утрат. Валера вымылся, лёг, Люба заваривает ему чай.
Лист № 7 Кома (7-ой удар)
Сон о Валере «Путёвка в санаторий»
Пишу лёжа. В наклон писать тяжело. Валера и, конечно, Люба – пока спят. Мне снилось, что Валере (во сне он – подросток) дали путёвку в санаторий, но ехать туда нужно здоровым, а у него по показателям какой-то процесс в лёгких. Я всё же доказываю врачу, что сын сумеет поправить здоровье в короткий срок, и врач, глядя на приборы, соглашается, что показатели улучшились и за 10 дней мой сын будет здоров.
Последний Пашин рассвет. Я прощаюсь с садом
Вспоминаю утро, то самое утро 15 мая, когда Паша был относительно здоров, но вдруг впал в кому. В тот утренний час я оставила его, спящего, ещё посмеявшись своей обычной привычке смотреть дышит ли – и ушла в сад. Ходила, долго любовалась, будто прощалась с ним, зная при этом, что мне нужно – к Паше. Внутренний голос кричал, что я буду жалеть о том, что сейчас у меня нет воли уйти, но я продолжала прощаться со всем: тишиной, красотой, последним покоем, цветущим садом.
Наконец, я вошла в дом. Паша уже проснулся и ходил, ощупывая предметы (мне потом объяснили, что это были предметы, дорогие его памяти, с которыми он прощался). Мне всё это показалось странным, я спросила: «Павлик, ты видишь?» – «Да»… Начал говорить, не помню, о чём, только поняла, что речь не атрофирована. Я стала ему делать укол инсулина. От боли он 4 раза отдёргивал руку (левую, здоровую) пока я ни сделала укол в больную – правую Сейчас читаю и думаю, что вела себя, как тёмная, безграмотная дура. Как было ни вызвать без спросу «скорую», когда всё так очевидно?! После подогрела гречку с печёнкой, которую накануне он ел с большим удовольствием. Он возмутился, не обнаружив рядом стоявшей кружки, оттолкнул еду и меня и стал безутешно рыдать.
Утро 15.05.04. Кома (здесь – о ссоре с сыном)
Я успокаивала, но бесполезно. Тогда пошла к Валере в комнату жаловаться и пытаясь его привлечь. Но Валера сказал, что я сама виновата, потакая отцу во всём, что поменьше внимания нужно обращать на его капризы и что даже ради отца он не собирается положить свою жизнь (за неделю перед этим отец обидел Валеру, ударив сына по щеке упрекая его молодостью и т.д.)
Через 2 часа сын кричал: «Папочка, я с тобой, держись» ! – но было поздно.
За продуктами в ларёк, рядом, побежала я сама, а Валера продолжал смотреть телевизор. Одеваясь, я слышала Пашины всхлипывания (Люба была рядом с ним, намазывая Паше бутерброд) и я сама стала хныкать, почему мне всегда выпадает участь ухаживать за больными, которые капризничают, а я патологически не выношу слёз.
«Паша, как маленький, повернул ко мне плачущее лицо, – так говорит Люба.
Придя из ларька, я застала Павлика более успокоившимся, он съел яблоко, пирожок. Я подошла сзади и осторожно обняла его, поцеловала в плечо, шею, щеку. Он не двинулся.
Я сказала: «Поди, Павлик, приляг, отдохни; давай, я тебе вызову врача или «скорую».
– Ничего не надо.
– Прими успокоительное.
– Не надо.
С каким сердцем он лёг – трудно сказать. Спал, пока мы с Валерой в маленькой комнате смотрели «Собачье сердце», «Каламбур». Потом я услышала какие-то звуки. Пришла к Павлику: «Что с тобой?»
– Я не понимаю, что со мной происходит!
И тут же задрожала больная правая рука, её стала удерживать левая – и сама забилась в судороге, затем – всё тело.
Одна минута. Я не рыдала, казалось, не пыталась хоть чем-то помочь (нет, руку держала). Потом пошла к Валере, сказала: «Папе плохо».
Лист № 8 Букет для Паши
Я смела лепестки. Ссора с Любой
10 июля 2004 года. О вчерашнем дне. Утром нарвала цветов, гвоздик, красивый маленький букет, поставила с Пашиным большим портретом, с которым мы с Любой постоянно общаемся, как с Пашей, убрала старые букеты, смела лепестки с пианино в зале. Вынесла застоявшуюся посуду, стала убирать там. Любе не понравилось. Нужно сказать, у неё после смерти Павлика начался новый виток депрессии.
Наши планы на выходные
Через некоторое время пришёл сын. У нас с ним на выходные большие планы.
В пятницу(9.07) – в филармонию на бесплатный концерт симфонического оркестра (бывшего когда-то моим, и где мы с Павликом встретились впервые в 1972 году и случайно разговорились).
В субботу – в кафе, где нас будут обслуживать по взаимозачёту (есть такая возможность у сына, заключающего договоры по рекламе).
В воскресенье – в театр, если позволят средства.
Об отношениях Павлика с моим первым мужем
Согласно нашим планам мы поехали в филармонию. Приехали к тому моменту, когда слушатели густой волной уже выходили из дверей на улицу. Мы окончательно опоздали мне и без того не хотелось никого из своих видеть (ни разговоров, ничего пока, а тем более Геннадия, который хоть и не был Пашиным соперником и, благодаря Пашиному радушию, даже сам перестал ершиться, приходя к нам в гости – но всё же!) и потому мы с Валерой сели вдали на лавочку, разглядывая гуляющий народ: красивых девушек и перезревших (бабушки и дедушки по этой аллее почему-то не ходят).
Яркие лица. Бомжеватый
Увидели яркую личность – «бомжеватого» (пьющего, видимо) странного гуляющего, с палкой, перевязанной лентой, подбирающего бутылки и допивающего их содержимое. Разговорились про дервишей и персидские сказки (которые есть у нас на веранде) а также – о талантах (я рассказала о карлике-пианисте слухаче-самоучке, игравшем классику на каждом причаливавшем теплоходе, и о другом, подростке, полублаженном, поцелованном Богом импровизаторе, работавшем в кстовском «Колосе» грузчиком).
Мы сидели на скамейке городской аллеи (я своё уже отплакала дома у Пашиной фотографии) был тихий летний вечер, разговаривали.
Мой совет Валере относительно музыки. Горький опыт папы
Приехали домой к первым каплям дождя. Валера (оказывается, – не обедал!) поел, взял гитару, спел несколько своих песен… Я ему посоветовала быть жадным – петь только для узкого круга друзей и знакомых, помня горький опыт своего папы, отдавшего себя людям. (Я плакала от любви и нежности).
Лист № 9 Песня на сл. Пушкина. Славина кассета
Валера спел песню – музыка нашего папы на слова Пушкина – прекрасно! Потом, как обычно, включили магнитолу – и за работу. Славина кассета, из которой пока сделано около 30-ти с лишним песен. Работали, как всегда в последние дни, до 12-ти часов ночи.
Кафе «Авангард»
Поехали с Валерой в кафе «Авангард». Погода хорошая. Мы легко одетые, я в белом лёгком платье (в котором была отличная съёмка Пашиных двух песен) жемчужных бусах и удобных шлёпках (обувь должна быть удобной) Валера без пиджака, настроение хорошее (насколько оно может быть хорошим без Павлика) ужин понравился: мартини плюс другое вино, рыбная закуска, второе в горшочках и т.д. плюс мороженое, необычное, фирменное.
Телефон, звонок (Кома)
Валера пооткровенничал об одном звонке его знакомой девушки, который прозвенел, когда наш милый папочка бился в судорогах 15.05 днём. Естественно, он её оборвал с первого слова резко. Рассказывая, он боялся, что я разрыдаюсь. В глазах у него стояли слёзы. Нам с Пашей по долгу службы часто приходилось бывать на банкетах. Я стала перечислять, что вспомнила. Сидели, разговаривали, сын, по-моему, остался доволен. Вызвали такси. По дороге купил Валера Любе в «Дунае» гостинцев.
Старые фото. Сочинение песни (для папы)
Дома я рассматривала старые фото, несколько альбомов, Люба – со мной. Валера сочинял новую песню, очень тихо, почти не слышно. Потом принялись – за Славины. Осталась ещё тетрадь.
Неверный выбор
Моя вина перед Любой. Неверный выбор
Тогда, в 1988 году – непростительная глупость, Любе было 15 лет, переходный возраст – я отдала Любу «напрокат» своим старикам, им было тогда по 80 с лишним лет. Люба «перенесла» когда-то детский сад и школу, т.е. уродливое действие на психику и наше «воспитание», но переезд в Горький – это было слишком!
Лист № 10. Бабушкино воспитание. Я – ещё та «хрюшка»!
Такая разница в возрасте и дедушка полковник (военный, хотя с домашними и не строгий, но голос командный) да бабушка, по сравнению с ним – генерал и артистка Раневская одновременно – вот такой гремучий коктейль, которая любила свою внучку (и чувствовала свою вину за то, что в своё время прилагала немало усилий, уговаривая меня сделать аборт. Но я, ведь, ещё та «хрюшка» – я даже не помню, чтоб особенно на неё сердилась) так вот, бабушка любила внучку, но держала её в «ежовых рукавицах».
Отношение Павлика к Любе. Монашеская покорность
Когда мы приехали из Грозного – Павлик поразился, увидев совсем другую Любу. У неё не было несчастной любви, после которой девушки в старинных романах уходили в монастырь – но была монашеская покорность.
Иногда лучше – бездействие (нельзя ломать себя)
Понятно, что я оцениваю прошлое и корю себя. Люба в таких случаях говорит: «Думая, что в этой жизни всё зависит от тебя, мама, и ты можешь (или могла бы) что-то изменить – ты много на себя берёшь! Ведь ты же не Бог». Но тут есть маленькая неточность. Зачастую от меня требуется бездействие. От меня зависит, смогу ли я сделать усилие над собой и не давить на любимых дорогих мне людей, изначально имея добрые намерения?
Зачастую от меня требуется бездействие и в отношении ломки себя (ведь мы в семье все связаны). Так было, когда я сломала свою любовь к творчеству, став исключительно домохозяйкой и добытчицей, поставив целью дотянуть Пашиной «жизни нить» до «лучших времён», почти не общаясь с ним духовно.
Балауддин Хаджиев и его плохой преемник
Сейчас я загляну в такие дебри, но раньше, но раньше, когда-то ещё в Грозном.
Наш домашний экстрасенс Балауддин Хаджиев перед нашим отъездом в Горький наставлял Павлика мысленно часто возвращаться к молодым годам и просил его прислушиваться ко мне, своей жене, т.к. он оставляет меня вместо себя (для Паши). Я оказалась плохим преемником – не понимала, что Павлик подсознательно выполняет рекомендации Балауддина (благодаря чему прожил ещё 12 лет, с 1992 года по 2004, причём – ровно: мы приехали из Грозного 20 мая 1992 года и 20 мая 2004 – хоронили Пашу)
Весёлые песни
Балауддин советовал возвращаться мысленно к службе в Армии (что я слушала с удовольствием, но опасаясь возможности внезапного перехода к воспоминаниям из детства) и к любовным приключениям, которые я воспринимала с болезненным интересом, не упуская возможности болезненно уколоть чем-то из «своего».
Прошу, прости!
Я виновна в том, что имея, безусловно, власть над своим горячо любимым мужем, не отвернула его внимания от трагических песен – в пользу характерных, юмористических. Это было необходимо для здоровья души – писать песни, которые могли веселить его…
Павлик сказал: «Я верю, что в жизни оставшийся миг
Мы всё и поймём и простим…»
Говорят, нельзя себя винить. Другая форма жизни. О святости
Валера и Люба в разной форме высказывают мысль, что нельзя себя чувствовать виновной постоянно. Но, что делать, если вина так очевидна, а человека (такого человека!) уже не вернуть!
В чём была моя миссия на этой Земле, я не знаю; вероятно, я её не выполнила – раз жива, но определённо, что она как-то связана с предназначением моего супруга, которое он выполнил досрочно – и ушёл, ушёл туда, где, быть может, другая форма жизни и нет никаких «мытарств», о которых говорят, и взят он сразу под широкое крыло, рядом со святыми, ведь не тот свят, кто канонизирован.
«Ромео и Джульетта»
Был бы ты с нами. Этот солнечный день
Сегодняшний день 11 июля, воскресенье, был солнечным, жарким. Я подумала, если бы Павлик продержался до лета, витаминов и хорошего настроения, потом лёг в больницу – сейчас он был бы доволен и, окружён любящими родными, мужественно боролся со своим недугом, оптимистично отыскивая даже какие-то преимущества создавшейся ситуации.
Мы живём втроём. Поездка в филармонию
Поехали с Валерой в филармонию. Бетховен, 3-ий концерт для фортепиано с оркестром (солистка – тоненькая, как «Девочка на шаре» Пикассо) и увертюра Чайковского «Ромео и Джульетта». Мы немного опоздали и сели очень далеко, как мне и хотелось. Рыдала я и во 2-ой части концерта для ф-но, но в кульминации увертюры мои рыдания дошли до своей кульминации: ведь с этой сценой связаны 10 лет жизни (с 1971 по 81-й) здесь мы с Пашей познакомились, мне показался молодой контрабасист похожим издали на молодого Павлика. Короче – эмоции захлестнули через край. Я и раньше, когда сама работала в оркестре, могла прослезиться. А с Павликом, даже сидя перед телевизором и слушая 6-ю симфонию Чайковского, мы обливались дружно слезами, особенно в 1-ой и последней части. Мы чувствовали одинаково.
Лист № 12. Шампанское
Песня Валерия Евтуха «Дождь». Всё кричит: «Папа!»
Валера спел свою новую песню «Дождь». Я обревелась – всё кричит: «Папа!»
О том, как сберегли глаза. «За зрение», «За песню»
Потом открыли шампанское. Выпили бутылку почти вдвоём с Валерой (Любе – чуть-чуть – больше не требуется). Избежали удачно и счастливо происшествия и увечья, и даже выпили первый бокал за всё, что делается вовремя. Пробка от шампанского была молниеносной, мы её не успели увидеть. За секунду до того я сказала Валере: «Убери от глаз» и он успел послушать мудрого совета. Слава Богу! Пили: «За зрение», «За песню» (новую Валерину и за Пашины песни) «За здоровье» и за Пашин покой.
Лист № 13. Чудо! Душа Павлика – рядом
Прозвенел звонок – пришёл Валера с работы.
Сегодня было чудо! Павлик мне показал, что он рядом. А было так. Вчера, когда мы с Валерой ездили в филармонию и слушали «Ромео и Джульетту», звучала среди музыкальных тем этой увертюры – тема любви, которая и являлась кульминацией среди прочих лейтмотивов.
Сегодня в памяти моей возникали темы: Рока, Падре, Вражды, Смерти – все, кроме основной, Любви.
И тогда, после получасовых попыток вспомнить мелодию, я обратилась мысленно к Паше: «Если ты со мной – помоги, если помнишь сам».
Прошло несколько секунд, но мелодия не возникала. Тогда я подумала «или Павлик сам не помнит, или его со мной рядом нет (а тот случай со свечой – исключение и ничего не доказывает)» – и тут же с первой ноты, с рождения любви и до последней – зазвучал оркестр…. Я разрыдалась. Пашина душа здесь, со мной, он нас не оставил. Он снова подал нам знак.
Тени. Ливни. Как, милый мой, дальше жить без тебя?!
Вчера закрыла глаза – первый раз расплывчатые тени сквозь неясное марево – маленькие и большие, довольно неприятные, но если представить, что они окружают, и что кроме них ничего нет вокруг – жутко, можно сойти с ума. Видимо, такие тени имеют ввиду, говоря о мытарствах души после 40 дней. Но мне почему-то кажется, что у Паши этого нет.
Мы с Любой считаем, что его уход в другой мир какой-то светлый, особенный. Он не был простым человеком.
Недаром Верочка, которую я поздравила вчера с днём рождения по телефону, сказала, имея ввиду сильные ливни, постоянно шедшие в это лето: «Это природа оплакивала твоего Пашу».