Синий лист с «рекламками» музыкального ансамбля «РЕТРО»
Лист № 14. 1979 год Начало дружбы и любви
Знакомство. «Пять вечеров». Приглашение в Заволжье
1979 – « год козы». 1979 – сентябрь. Павел (временный работник оркестра) ищет возможности со мной разговориться (почему такой интерес? Это длинная история). И случай предоставляется. Он один видит в антракте, как я непреднамеренно проникаю смычком в портфель зазевавшегося музыканта (преподавателя консерватории Альперовича, случайно в тот день зашедшего к нам в филармонию). Ситуация – на миллион – одна. Конечно, я улыбаюсь, и, конечно, взглядом встречаюсь с тем, кто уже давно пытается его поймать. Павлик не упускает возможности подойти и заговорить. Начало знакомству – положено.
Он приглашает меня на фильм «Пять вечеров» в кинотеатр «Рекорд» (в дальнейшем, в песне «Про кота» он упоминает «Рекорд». Мы часто разговариваем и однажды он простодушно приглашает меня в Заволжье на выходной день (аргументируя тем, что мама уехала к его сестре Эле в Находку, и мы сможем хорошо отдохнуть, он мне покажет Заволжье). Я очень сожалею, что категорично отказалась тогда.
Однажды он приходит к нам днём и знакомится с моими родителями. До этого мой папа видел Павлика лишь издали провожающим меня по вечерам до калитки и подавал реплики: «Наташа, пора домой», на что мы не всегда обращали внимание.
Маме мой новый друг понравился, обаятельный, но слишком молод, студент. Родители, видимо, раньше нас поняли, что это не простая дружба.
Папа – физиономист. «Всё. Понял!»
Папу внешний вид Павлика озадачил. Он сказал: «В Армии мы должны быть все физиономистами и всегда сопоставляем. Этот похож на этого-то – значит такой-то тип характера, тот – на того-то – значит соответственно другой, а такого типа лица, как у Павла – я не встречал, несмотря на то, что через мои руки прошли тысячи и тысячи людей – я видел всяких. Я ничего пока сказать не могу».
Через 15 лет, когда папа уже чувствовал себя неважно, именно Павлик подал ему руку помощи, как мужчина – мужчине, пронося мимо нас с мамой ему потихоньку «горькую» и говоря ему одному: «Под столом, в корзине, на веранде» и папа радостно с готовностью отвечал: «Всё. Понял».
А тогда, в 79-ом, выясняется, что Павлик знает много песен, великолепно аккомпанируя себе на фортепиано. Папа просит его сыграть и спеть то одну, то другую, а я, расставляя чайные приборы, останавливаюсь в дверном проёме. Павлик, продолжая играть, с улыбкой смотрит в мою сторону. Его красота неземная. Он так возвышен и доверчив. Такие не живут.
Меня пронзает с болью мысль: «Мы с ним будем друг друга любить, но он придёт ко мне ненадолго».
После мы были с Пашей почти неразлучны 24 года, но если бы к ним ещё прибавилось 30 – я бы сказала, что это недолго!
Лист 14 «А»
То, что я написала выше, в № 14-м, на синем листе, в подлиннике заняло одну строку. Видимо, синий лист растянется на много страниц. Поэтому я время от времени буду проставлять цифру № 14-й – и рядом следующую букву.
Москва. Поцелуй. «Коктейль». После приезда от курящей тёти Оли
Начало – конец октября 1979г. – поездка оркестра на гастроли в Москву и там же трудная утомительная запись пластинки по ночам. Днём мы вместе с Пашей ездим, выбираем ему оправу для очков, вместе обедаем, все замечают нашу симпатию друг к другу и особое внимание и интерес вызывают два «крепких орешка», каждый в своём коллективе: я – в симфоническом оркестре, Павлик – в консерватории. Павлик потом смеялся, вспоминая те наши отношения: Мы «подружились», «поругались» и «помирились», передразнивая меня, сообщавшую всякий раз, что именно мы сделали: «Павлик, мы с Вами поругались».
Именно в Москве и состоялся наш первый поцелуй, поставивший точку на дружеских отношениях между нами и начавший главу любви на всю жизнь.
Не знаю, насколько случайной была наша встреча в начале ноября, после московских гастролей, но придя в филармонию, я застала там (уже уволившегося из оркестра) Пашу. После было то, что ему нужно: коктейль из ветра, Павлика и трёх рублей, которые непослушный ветер вырывал постоянно из моих рук. (Об этом моём отчаянном эпизоде Павлик вспоминал часто, даже в одном из его писем сохранился прекрасный динамичный рисунок).
А после мы целовались прямо на центральной улице, улице Фигнер (Варварская) на каждом шагу. Такова жизнь. Такова любовь.
7 и 8 ноября – как обычно, выходные дни, и я приглашаю Павлика к себе домой. 7-го ноября – я у тёти Оли. Я всегда и везде опаздываю и в этот раз верна себе. 8-ого выхожу поздно, к тому же, трамвай долго стоял после моста, перед подъёмом в гору. Когда я приехала домой – Павлик уже был у нас и играл, сидя за фортепиано. Он был мил и любезен, много рассказывал, поразив меня знанием истории и мифов, но сомнение, видимо, в сердце закралось (так как тётя моя курила, а у Павлика великолепное обоняние на этот вид пристрастия). Теперь-то я знаю, что подойдя ко мне и поцеловав «в шейку», он мог подумать, что я ночевала не у тёти, а у «дяди».
Но скрытность! Хотя бы что-то сказал! Я была удивлена, увидев «шаг назад» в наших отношениях.
Забытые часы. Концерт Эсамбаева
Когда через день или два мне передали просьбу Павлика вернуть ему часы, оставленные у нас, когда он музицировал, я сказала: «Пусть сам придёт, я принесу в филармонию».
После, когда он пришёл, я ему сделала выговор: «Для твоих друзей оставить часы – всё равно, что трусы. Свои проблемы нужно решать самому».
Странное дело, но и этот мой выговор Павлик поставил мне в заслугу и также с восторгом вспоминал. Наши отношения стабилизировались.
Но постепенно Павлик заболевал, ожидая на ветру меня после репетиций. В это же время, в этот период мы ходили на концерт Махмуда Эсамбаева, великого танцора (с которым нас потом в Грозном свела судьба) водили мою дочь Любу в хореографический кружок, где я снова остановила его неуёмную наступательную энергию (как он говорил «сделала глаза». Как ни странно, и это было мне – в плюс.
Вместе покупали продукты ко дню рождения Любы 26 ноября. С Любой Павлик подружился и для неё он был «Павлик» – дружок! Он сам потом смеялся.
26 ноября после Любиного дня рождения я иду провожать его до ворот. Павлик – нет слов, как хорош. Я – в длинном домашнем платье «в пол», в накинутой куртке с капюшоном, отделанным лисой. Ему – 27, мне – 32, как 22.
Прощание у ворот. «Я верю – мы будем вместе…»
Мы прощаемся больше, чем тепло. Домой возвращаюсь под впечатлением его слов: «Я верю – мы будем вместе».
Фарингит. Полиартрит.
И всё. Я заболела фарингитом. Температура – под 40. Две недели не могла глотать даже пирожное или чай. Где простыла – не помню. Так обидно было, что Павлик не проведает, хотя мысли закрадывались: «Уж не заболел ли?»
А он, чувствуя нарастающие приступы уже известного ему полиартрита, затаился и если бы я, оправившись от болезни, не дала о себе знать, позвонив ему, – не встал бы на моём пути в поисках сочувствия.
Лист 14 «Б». «Больничная эпопея». (2-ой удар). «Па-ша! Па-ша!»
И началась «Больничная эпопея». Я, как всегда, опаздывала и кричала под окном «Паша» «Па-ша». Из больничных окон выглядывали Саши и даже Серёжи и самый довольный Павлик.
Странная семья. Его сестра – инвалид
Потом приехала его мама из Находки, Вера Ивановна. Я поразилась, увидев её – такой она была невзрачной и простенькой и маленькой.
Меня всё удивляло: и разительный контраст между сыном и матерью, и талантливый Павлик, владеющий несколькими музыкальными инструментами, – скромный и весёлый, но не пересмешник. Что-то в этой семье было странным. Что-то не состыковывалось.
В семье был инвалид – его сестра Наташа (моя тёзка) с которой, как с нянькой, оставляли маленького Пашу. Она дожила до 20 лет. Всё сразу стало понятным. Я ещё не знала, что в её привычках было сыпать перец в чай, подстрекать и стравливать родных, но направление воспитания брата обозначилось яснее, и, конечно, отношения в семье получали дополнительный колорит, всё в ней было сложно.
Заволжская больница. Письма о любви
Из 5-ой больницы Павлик переехал в Заволжскую. Оттуда, как драгоценность, я храню несколько его писем. Это письма, конечно, о любви.
Ленинград
В Заволжскую больницу я приезжаю лишь один раз (перед гастролями нашего оркестра в Ленинград) знакомлюсь с мамой Павлика. Наша с ним встреча получается какой-то полуделовой, т.к. Вера Ивановна всегда спешит.
Но зато в тот же день я сажусь в поезд на Ленинград, забираюсь на верхнюю полку и туда инспектор нашего оркестра Лисогурский приносит мне письмо от моего любимого, отправленное на Горьковскую филармонию (Лисогурский его захватил перед отъездом для меня). Я читаю и перечитываю – сегодня мне больше не нужно ничего.
Семашко. Апельсин.
Заволжской больницы мало. Начинается ухудшение, весеннее обострение. Горьковская больница областная Семашко. Кровать, костыли, коляска. Иглоукалывание, новейшие препараты.
В Семашко Павлик мне посвятил стихотворение, но оно было каким-то общим, я его не оценила. Жаль, что не взяла тогда.
Был случай, когда я пришла проведать Павлика и он пытался мне дать апельсин, когда же я, когда же я отказалась – чуть не выбросил его в окно, заставив меня взять, а к чертам Пашиного характера прибавить «легкоранимый».
Выписали полуживого
Из Семашко выписали полуживого, надеясь на чудо. Этим чудом была домашняя жизнь в Заволжье с пунктуальной и заботливой мамой Павлика, лечившей своего сына народными средствами, – и наша с ним любовь.
«Пашенька, солнышко!». Ты был мне верен всю жизнь
Пашенька, солнышко! Ты не хочешь, чтобы в этой тетради кто-то присутствовал кроме тебя. Но справедливости ради следует сказать, что так и было сразу же после нашего первого поцелуя в Москве и даже ещё раньше, с наших первых встреч, сразу после знакомства с тобой. И то и другое верно. Более того, мне жизнь устроила проверку на прочность, когда я в ту памятную зиму твоей «больничной эпопеи» выдавала свою подругу замуж. Я сделала всё возможное, чтобы никто не омрачал нашей радости, ты об этом знал.
За всю нашу жизнь были две встречи с одним и тем же человеком, о которых я по своей откровенности и простоте имела глупость рассказать тебе несколько лет назад, не называя имени.
Это была давняя история. Лучше бы я тебе не откровенничала, хотя изменой ты её назвать не смог. Я знаю, что ты мне был верен всю жизнь – я тебя не спрашивала – ты любил об этом говорить сам.
Лист 14 «В». Печальная свадьба и «медовый» год
Стадион Заволжья
К июню 1980 года для Павлика заканчивается, слава Богу, больничный период. Оркестр, где я работаю, даёт большие концерты на стадионах, часто бывает холодно, у меня лёгкая простуда, но пропадает голос – вместо него – бас.
Я не певица и голос для работы мне, как будто не нужен, но с этим басом я заявляюсь к Паше после концерта на стадионе Заволжья, найдя его дом по памяти, не зная города. Он – «на седьмом небе», забыл про все свои боли.
Предложение. Несчастливый июль. Тётя Оля – в больнице
И через несколько дней я вижу у нашей калитки белую кепочку от солнца, букет разноцветных розочек и улыбающегося и прихрамывающего Пашу. Не выдержало сердце – приехал делать предложение. Я его встретила в саду – как раз поливала цветы.
О своей первой жене он уже не хотел и думать, так она его огорчила, он весь был полон предстоящим счастьем. Именно в тот день, когда мы с ним подавали заявление в ЗАГС, он забрал какой-то талон, который юридически связывал его с первой семьёй и был удивлён, что она не сделала этого первой, а могла бы сделать очень давно.
Регистрация наша с Павликом должна состояться 29 августа, заявление подано в несчастливом для меня июле.
Несчастливый июль. Тётя Оля – в больнице
Вскоре заболевает тётя Оля, жившая на Автозаводе (на улице Поющева) но бывшая членом нашей семьи, мне заменявшая бабушку, а о моей дочке Любочке говорила: «Любочка – это моя последняя привязанность».
Две версии, отчего у тёти Оли случился инсульт. Первая – опасения за судьбу Любаши после моего замужества (у моей тёти ещё оставалась надежда, что мы сойдёмся с Любиным отцом).
Вторая – я могу только предположить – клофелин. Помню, как тётя хвалила медсестру, очень ласковую, регулярно делающую какие-то уколы, действие которых казалось замечательным. Сейчас стало известно, что одиноким старушкам делали иногда такие «успокоительные».
Тётя Оля – в больнице. Я около неё почти постоянно: ночую на табуретках, ухаживаю. Тётя говорит с трудом: «Тебе будет счастье». Беру административный отпуск в филармонии – и почти неотлучно у постели больной. Мне всё – не в тягость. Мама моя – с Любой и готовит обеды, папа ходит за продуктами, я – с тётей Олей.
Через 2 недели я всё же устаю и оставляю в больнице вместо себя папу, на один день.
4 августа еду в Заволжье навестить своего любимого. У него же гостит и брат Коля, с которым они очень дружны. Всё замечательно. В тот день в Заволжье я делаю фотографию на паспорт. (Позднее под этой фотографией моей и под своей Павлик вывел в альбоме «Только двое – Он и Она!»)
Смерть тёти Оли. Положен траур – год
А 5 августа на моих руках умирает тётя Оля. После похорон папа просит отложить свадьбу на год. Он настроен против своего будущего зятя, который живёт ожиданием нашего брака и исполнением своей мечты.
Нужно сказать, что моё настроение погасло, я сделалась не готова принимать решения, и всё пошло как-то кувырком.
Регистрация брака
29 августа наша регистрация всё же состоялась. ЗАГС был рядом, одна остановка. Были свидетели из Заволжья (двоюродный брат Павлика Володя с женой) моя мама и Любаша. Все мы поехали в Заволжье отмечать это событие. Особенной радости не помню (хотя к этому дню я шила светлое платье со старинными кружевами, заказала в парикмахерской «Волшебница» причёску и Павлик был бледен, но хорош, как всегда.
Свадьба
В заволжской однокомнатной квартире собрались все родственники с Пашиной стороны, которые могли убраться, разместиться там и моя мама и Люба.
Молодой муж играл на баяне на собственной свадьбе и усыпил печаль. Утром была новая жизнь, всё – с чистого листа, всё плохое позабыто, гулянье по городу, но радость была тихой. По утрам Павлик с удовольствием читает Любе Корнея Чуковского.
Мы гостим у Павлика несколько дней и переезжаем на бывшую квартиру тёти Оли. (Папа, видимо, думал, что мы сумеем закрепить эту квартиру за собой).
Павлик ездит за Любой на Мызу, учится, заканчивая 5-й курс консерватории, встречает меня по вечерам с работы и хотя дорога в наш дом на Мызе ему не заказана, мы чувствуем, что жить там долго не сможем – так велика папина обида, осевшая где-то глубоко. Павлик списывается с четырьмя филармониями: Грозный, Орджоникидзе, Днепропетровск и Энгельс (Саратовской области) – и выбирает Грозный.