Новое слово тяжкое будет слово, мы, пропустивши первое, ждем Второго, чтобы разрезать идола до основы, переступить сквозь золото и вино. Пусть перепишет жилистою рукою, вырастит что-то новое и простое, выцепит в перекрученном пестром рое красное и веселое волокно, чтобы терновник мягким казался чаем, чтобы тугой январь притворился маем, думаешь, я не знаю, так не бывает?
Каждый из нас, казалось бы, обречен. Носимся и скитаемся под абзацем, ждем похвалы и громких пустых оваций, каждый, кто старой силе готов отдаться, с новой эпохой цифрами обручен. Многое разрешается должной прытью: можно везде войти, но не всюду - выйти, я, например, могу уже только выть и тихо шугаться серого воронья.
Если ты вдруг решишься начать с начала, я сберегу сестру свою у причала, строго скажу, чтоб села и замолчала: пусть поживет, а Евою буду я. Это не очень просто - ходить под плетью, знать, что ты обречен на дурную смерть, и, видя, как подрастают твои же дети, знать, что запомнят предавшей навсегда.
Всем почему-то хочется, чтобы снова Он показался в снопе лучей и грома. Все мы ужасно жаждем увидеть Бога,
только, похоже, смотрим-то не туда.