Слушая романс
От тебя протянулась полоска далекого света
между морем, рекой и зеленым закатным лучом,
где цыганка гадала, и волны качали планету,
и впервые подставила ты поцелую плечо,
где услышал: останься, я соль из небесной солонки,
я звезда, растворившая сладость в полночной воде,
я цикада в лугах, в черном золоте прядей девчонка,
я в тебе, я в развалинах замка, в заливе, везде.
Я учился
Я учился с любимой дружить.
В дневниках исцарапанных строчек
извивались желаний ужи
и цвели полнолунием ночи.
Я учился с любимой молчать.
И, свободу ее охраняя,
надо мной заносили печать
темно-синие сумерки мая.
Даже верности горький урок
как-то странно, навыворот подан:
кто кому для чего уберег -
это вроде прогноза погоды.
Как она хороша! Этот взгляд,
эти губы, и речь, и усталость.
Удивлен, сокрушен или рад –
что, скажи, мне еще оставалось?
Стишок из поезда
И сколько б ни длилась счастливая глушь,
где я, заболевший тобой,
примерил десяток трепещущих душ,
две трети загнав на убой,
И как бы ни стыдно за возраст, и сан,
и сотню оставленных птиц,
за взгляд, равнодушный к цветенью полян,
бессонниц пронзительный блиц,
Со мной поминутно, тревожен и люб
рисунок прекрасных обветренных губ.
Серый малахай
Ты думаешь, что разглядел насквозь
головку в темно-сером малахае,
что времени заржавленная ось
спрямляется, и визг ее стихает.
Но, вглядываясь, в уголочках губ
ты обнаружишь мягкую усмешку.
Холодный полустанок. Чайный куб.
И снежный путь в километровых вешках.
Назовешься
Назовешься далекой рекой
и трепещущей лиственной кроной.
Я, пожалуй, поэт никакой -
так, заштатный не юный влюбленный.
Не пловец и не тот ветерок,
что ласкает зеленые кущи.
А какой уготован урок,
мы об этом узнаем в грядущем.
Балбес
Журавлик небесный
над городом дальним,
где сирина песней
твой голос страдал нам.
Где степь, словно прана,
за маревом зыбким,
где братикам пьяным
сияли улыбки.
А мне по башке лишь
сосновою шишкой:
куда ты, емеля,
да с чековой книжкой?
Влюбился, как тузик,
вот старый повеса!
Показывать в тюзе
такого балбеса.